Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

Кларк Сюзанна

— Мужества? О чем ты говоришь? Разве это мужество? Это злоба, просто злоба! Ах, Стивен, как же мы были беспечны! Позволили английским волшебникам перехитрить нас! Мы должны сражаться! Отныне мы удвоим наши усилия! Ты должен стать королем!

60

Гроза и ложь

Февраль 1817

Тетушка Грейстил сняла в Падуе дом с видом на фруктовый рынок. Дом казался удобным и стоил всего восемьдесят цехинов на три месяца (что составляло около тридцати восьми гиней). Поначалу тетушка обрадовалась приобретению. Однако, как обычно бывает, сделка, заключенная второпях, оказалась не такой уж удачной. Тетушка Грейстил и Флора не прожили в новом доме и недели,

как тетушка начала сомневаться в удачности своего приобретения. Готические окна старинного дома пропускали совсем мало света, к тому же некоторые из них затенялись каменными балконами. Все это не имело бы никакого значения, если бы не душевное состояние Флоры. По мнению тетушки Грейстил, именно сейчас Флора нуждалась в поддержке, а мрачность и темнота, какими бы живописными ни были, никак не способствовали ее выздоровлению. Во дворе стояли каменные статуи женщин, увитые плющом. Всякий раз, когда глаза тетушки падали на них, она вспоминала о несчастной жене Джонатана Стренджа, которая умерла такой загадочной смертью в столь юном возрасте, и смерть эта, в конце концов, свела с ума ее мужа. Тетушка надеялась, что подобные мрачные мысли не приходят в голову Флоре.

Однако сделка была заключена, дом снят, и теперь тетушка Грейстил пыталась придать ему жилой вид. Заботясь о душевном состоянии Флоры, тетушка позабыла о своей скупости и не пожалела денег на лампы. В доме был один особенно темный лестничный проход — ступеньки сворачивали в сторону под таким неожиданным углом, что любой мог запросто свернуть себе шею — поэтому тетушка распорядилась, чтобы масляную лампу поставили на полке прямо над ступеньками. Лампа горела день и ночь, к постоянному неудовольствию Бонифации, старой служанки — особы еще более экономной, чем тетушка Грейстил. Служанка досталась новым хозяевам в придачу к дому.

Старушка оказалась превосходной служанкой, склонной, однако, покритиковать как самих хозяев, так и некоторые их поручения. Бонифации помогал медлительный и вечно недовольный юноша по имени Миничелло, встречавший всякое приказание недовольным бормотанием на местном диалекте. Бонифация постоянно отчитывала Миничелло, и тетушка Грейстил заподозрила, что юноша состоит с ней в родстве, однако никаких доказательств тому пока не обнаружила.

Так, в хлопотах по дому (каждый день тетушка Грейстил делала в нем новые — приятные и не очень — открытия) и ежедневных сражениях с Бонифацией проходили дни тетушки Грейстил. Однако главной своей обязанностью тетушка считала заботу о душевном состоянии Флоры. Девушка стала тихой и печальной. Она вежливо отвечала на расспросы, но сама никогда не начинала разговоров. В Венеции Флора была главной зачинщицей развлечений, сейчас просто безропотно соглашалась с затеями тетушки. Она явно предпочитала одиночество. В одиночестве гуляла, читала, сидела в гостиной, освещенная тонким лучиком света, проникавшим в комнату около часу дня. Флора стала менее открытой и доверчивой, словно кто-то — пусть и не Джонатан Стрендж — обманул ее ожидания, и теперь девушка замкнулась в себе.

В первую неделю февраля в Падуе случилась сильная гроза. Она началась в середине дня. Гроза пришла неожиданно со стороны Венеции и моря. Старики — завсегдатаи кофеен говорили, что никогда не видели, чтобы гроза приходила с востока. Однако особого внимания этому не придали — стояла зима, и грозы случались нередко.

Сначала на город обрушился сильный порыв ветра. Этот ветер не собирался считаться с оконными стеклами и дверями домов.

Ветер разыскивал каждую щелочку, чтобы ворваться внутрь. Тетушка Грейстил и Флора сидели в гостиной на первом этаже. Оконные стекла задрожали, а подвески на люстре начали дребезжать. Письмо, которое читала тетушка, вырвалось у нее из рук и закружилось по комнате. За окнами потемнело, как ночью, и дождь забарабанил в стекло.

Бонифация

и Миничелло вошли в гостиную. Они появились под предлогом того, что хотят услышать приказания тетушки Грейстил, на самом же деле Бонифации просто не терпелось поохать вместе с тетушкой, изумляясь силе ветра. Вместе они образовали превосходный дуэт, хотя и поющий на разных языках. Миничелло пришел вслед за Бонифацией — грозу он считал еще одним поводом, который непременно используют, чтобы найти ему дополнительную работу.

Тетушка, Бонифация и Миничелло стояли у окна и смотрели, как вспышки молнии Превращают привычный вид за окном в зловещее чередование мертвенно-бледных и сумрачных готических картин. Раскаты грома сотрясали дом. Бонифация бормотала молитвы Святой Деве и разнообразным святым. Тетушка рада была бы присоединиться к служанке, но, будучи прихожанкой англиканской церкви, только изумленно восклицала: «Ай-ай-ай!», «Ну надо же!» и «Что творится-то!», хотя ни одно из этих восклицаний не могло умерить ее волнение.

— Флора, девочка моя, — произнесла тетушка слегка дрожащим голосом. — Ты испугалась? Гроза такая сильная!

Флора подошла к окну, взяла тетушку за руку и сказала, что гроза скоро прекратится. Сверкнула молния, осветив пейзаж за окном. Флора выпустили тетушкину руку и шагнула на балкон.

— Флора! — воскликнула тетушка.

Девушка протянула руки в ревущую тьму, не обращая внимания на дождевые потоки, хлеставшие ее по плечам, и ветер, развевавший волосы.

— Флора, девочка моя! Вернись!

Девушка обернулась и что-то сказала тетушке, однако та ее не услышала.

Миничелло вышел на балкон и весьма учтиво (что так не соответствовало его всегдашней мрачности) попытался вернуть Флору в комнату. Огромными ручищами он развернул девушку назад, словно пастух, прячущий за плетеную изгородь заблудшую овечку.

— Неужели вы не видите? — вскричала Флора. — Там кто-то есть! Там, в углу! Кто это? Я думаю, что это… — внезапно она на полуслове замолчала.

— Дорогая моя, тебе показалось! Кто будет гулять по улицам в такую грозу? Все давно уже нашли себе какое-нибудь укрытие! Господи, Флора, как ты промокла!

Бонифация принесла полотенца, и вместе с тетушкой Грейстил они принялись сушить платье Флоры, оборачивая девушку полотенцами, спеша и мешая друг другу. Одновременно они давали указания Миничелло: тетушка — на ломаном итальянском, Бонифация — на стремительном местном диалекте. Указания противоречили друг другу, поэтому Миничелло просто стоял и глазел на женщин с обычным мрачным выражением на лице.

Поверх склоненных голов тетушки и служанки Флора продолжала смотреть на улицу. Внезапно девушка вздрогнула, затем вырвалась из рук женщин и выбежала из гостиной.

Они не успели остановить ее. Следующие полчала прошли в титанической борьбе со стихией: Миничелло пытался закрыть ставни, Бонифация разыскивала свечи, а тетушка Грейстил вспомнила, что итальянское слово, которое она использовала, имея в виду «ставни», на самом деле означает «пергамент». Они метались по дому, теряя терпение. Тетушка Грейстил почувствовала себя лучше, только когда над городом зазвонили колокола. Существовало поверье, что колокола (будучи святыми предметами) могут развеять грозу (несомненно, направляемую дьявольскими кознями).

Наконец дом был спасен — или почти спасен. Тетушка оставила Бонифацию и Миничелло завершать работу, и, забыв, что Флора выбежала из гостиной, вернулась к племяннице со свечой. Флоры в гостиной, конечно же, не было, а вот Миничелло так и не закрыл до конца ставни.

Тетушка поднялась в спальню Флоры — племянницы там тоже не оказалось. Девушки не было ни в маленькой столовой, ни в спальне тетушки, ни в небольшой гостиной, которую иногда использовали в послеобеденное время. Флоры не было ни в кухне, ни в вестибюле, ни в комнате садовника.