Джонни Бахман возвращается домой
Шрифт:
Кажется, лейтенант понял его.
— Ну, и что же дальше?
— Я хочу домой. Скоро две недели, как я в пути…
— Домой… Нах хаус, — медленно и протяжно повторил лейтенант эти слова.
Джонни сразу закивал:
— Да, да! — И показал рукой вперед: — Нах хаус.
Офицеру, видимо, понравились эти слова. Он задумчиво покачал головой, а потом тоже показал рукой вперед и произнес:
— Туда пока нельзя! Нельзя домой!
— Можно, — не соглашался с ним Джонни.
— Нельзя пока домой, — настаивал лейтенант, — там война!
Он указал через плечо в сторону, откуда пришел Джонни. «Неужели он
— За нашей спиной — уже мир, — сказал офицер, — а впереди еще идет война. Нельзя тебе пока домой!
34
Страшные огненные полосы.
Трехногий не отказывается идти дальше.
Боевое крещение.
Дома!
«Обратно я не пойду, — решил Джонни, — ни в коем случае!» Еще час назад он, возможно, согласился бы с этим. Но сейчас он так близко от цели! Желание Джонни увидеть наконец свою мать было настолько велико, что его не мог остановить даже соблазн остаться с русскими солдатами, где он чувствовал себя в полной безопасности.
Но он не мог в то же время уйти просто так, тем более что суп в чугунном котле очень соблазнительно пахнул. Солдаты догадались, что Джонни голоден. Они пододвинули табуретку и пригласили Джонни поесть вместе с ними. Мальчик не стал ждать повторного приглашения, достал ложку дяди Коли и вместе с солдатами склонился над котлом. Давно насытившийся Трехногий растянулся под столом и задремал. Время от времени звяканье ложек о котел и чмоканье перемежались с глухим артиллерийским гулом.
Солдат, дежуривший у полевого телефона, принял, кажется, важное сообщение. Он что-то крикнул лейтенанту. Тот подошел к телефону и схватил протянутую ему трубку. Слышимость была не особенно хорошей; офицер несколько раз кого-то переспросил, чтобы лучше слышать. Он даже закрыл рукой одно ухо. Жестом руки он приказал солдатам прекратить разговоры. Трехногий заспанно взглянул вверх. Закончив разговор, лейтенант положил трубку и, посмотрев на часы, отдал солдатам какое-то распоряжение.
Солдаты дружно встали и разобрали свои карабины и автоматы. Офицер развернул лежавшую на столе карту. Это был крупномасштабный план Берлина с множеством пометок в виде красных и синих линий, кружков и других знаков.
Проходя мимо Джонни, офицер погладил мальчугана по голове.
— Ты смотри, — сказал он ему, — впереди нас все еще идет война!
Сапоги лейтенанта гулко застучали по каменной лестнице. Оп догонял своих солдат.
Орудия, стоявшие на огневой позиции вдали, стреляли все чаще и чаще. Вскоре к ним присоединились и другие орудия, стоявшие в стороне от них. Вскоре послышался беспорядочный нарастающий гул и приглушенный вой и свист множества снарядов.
Вдруг раздался мощный взрыв. Джонни вздрогнул. Вокзал, казалось, заходил ходуном. Котел на табуретке завибрировал, с потолка отвалился большой кусок штукатурки. Воздух наполнился многоголосым завываньем и визгом.
Джонни вышел во двор. Задымленное небо перечерчивали множество огненных полос.
«Это, видимо, и есть те самые крылатые ракеты!» — подумал Джонни. Он медленно пошел по перрону. Через разбитое стекло он услышал, как пожилой сержант
Солнца не было видно, так как весь город был окутан плотным ковром густого дыма. Тут и там в воздух поднимались облачка взрывов. По обеим сторонам железной дороги прорывались танки. Где-то рядом затараторили пулеметы. Со стороны, почти над самыми крышами, словно желая срезать трубу, пронеслась группа штурмовиков.
Джонни прошел несколько метров по направлению к путепроводу. За заграждением из брусчатки и шпал он увидел уже знакомого молодого, коренастого лейтенанта.
Фуражку он надвинул поглубже на лоб, а к глазам поднес бинокль. Справа и слева от него стояли солдаты. Один из солдат, слегка пригнувшись, припал к стереотрубе, направленной на Силезский вокзал, металлический каркас которого можно было разглядеть в темных клубах дыма даже невооруженным глазом.
Шаг за шагом Джонни шел дальше. На него никто не обращал внимания, так как всем было не до него. За высокими домами справа полыхало пламя.
— Трехногий, — тихо позвал Джонни.
Собака, следовавшая за ним до путепровода, хотела было вернуться назад, в более тихое место, по, услышав оклик, в нерешительности присела на мостовой.
— Трехногий, ко мне!
Собака вопросительно посмотрела на Джонни, ему даже показалось, что она печально покачала своей большой, лохматой головой.
— Мы же идем к себе домой!
Трехногий неохотно, не поднимая головы, приблизился на несколько шагов к Джонни и снова остановился. Поджав свой короткий хвост, он коснулся единственным ухом пыльной земли. Когда над ними с воем пронесся новый залп, Трехногий повернулся и заковылял обратно к вокзалу.
— Ну, хорошо, — сказал Джонни, — возвращайся куда хочешь, но ты и меня должен понять…
Вся улица была засыпана мусором, повсюду валялись обломки черепицы и разбитые кирпичи, искореженные металлические балки. Стены многих домов были повреждены снарядами. На соседнем перекрестке, который представлял собой кучу руин, горели два подбитых советских танка.
Джонни пробежал мимо танков. С разрушенных домов по обеим сторонам то и дело сыпались обломки кирпичей и куски штукатурки. Несмотря на сильные разрушения, Джонни все же узнавал местность. У одной колонки стояли два советских солдата. Гимнастерки на них были разорваны и пропитались потом. Один из солдат качал воду, проворно орудуя ручкой, а другой подставил под струю воды голову.
«Вон там впереди должна стоять тумба для афиш», — подумал Джонни. Он знал, что сразу за ней начинается Кюстринское шоссе.
Однако он не сразу нашел эту тумбу. Она была сбита прямым попаданием снаряда и валялась на земле. Рядом с ней, под кроной разбитого платана, стоял советский танк. Башня с длинной пушкой была повернута в сторону. Танк непрерывно вел огонь по соседней улице.
Дойдя до угла, Джонни свернул в переулок, где раньше находился вход в кафе. Дом целиком сгорел. Чудом уцелела только одна вывеска, висевшая над пустыми глазницами окон. Внизу, прижавшись к стене, стояли человек десять советских солдат с автоматами наготове. Рядом находился станковый пулемет.