Джонни Тремейн
Шрифт:
— Ты, верно, разыскиваешь Рэба?
— Да, я должен его найти. Я ни от кого не могу добиться толка.
— Ну так слушай, Джонни, — несмотря на свою усталость, на то, что он всё это время видел только кровь и страдания, доктор как можно мягче возвестил печальную весть. — Рэб стоял здесь… вот примерно где мы сейчас стоим. Он не двинулся после того, как майор Питкерн приказал им разойтись, он продолжал стоять… вместе с другими… с мушкетом в руках.
Джонни представил его себе, как живого: Рэб, стоящий без боязни, в сероватом предрассветном
— А после? Рэб пошёл за ними, за англичанами, в Чарлстон?
— Нет. Первый залп его ранил. Он получил тяжёлое ранение.
— Очень тяжёлое, вы хотите сказать?
— Да, очень.
— Понимаю.
Но Джонни ничего не понимал. Чёрная пелена вдруг закрыла свежий весенний мир; в этом мраке он различал только Рэба, гордо закинувшего голову, расправившего плечи, не ведающего страха.
— Где?.. — спросил он.
— Его отнесли в таверну Бакмана. Я был у него вчера. Я и сейчас как раз собирался к нему. Но… не жди многого…
— Я не жду.
— Рэб вёл себя как настоящий мужчина. Смотри же, будь умницей и ты.
— Хорошо.
Это доктор предупреждал его, чтобы он не плакал и вообще не распускался. От него требовалось спокойствие.
4
Доктор Уоррен свистнул своей кобылке, и она пошла за ним, как собака. Джонни вошёл в таверну вслед за Уорреном. Справа находился пивной зал, он был переполнен. Джонни краем уха услышал те же разговоры, какие велись в той таверне, где он покупал себе еду. Неужели они все были героями? Или они только болтали, а ничего не делали? Рэб мало говорил, а сделал всё, что можно только потребовать от мужчины.
Юношу снесли в заднюю комнату на втором этаже… Он был не в постели, а в кресле, обложенный подушками. Женщина, работавшая в гостинице, сидела рядом и молча вязала. Когда появились Джонни и доктор, она, ни слова не говоря, встала и вышла из комнаты.
Джонни боялся, что Рэб будет мучиться, кричать и метаться, как те раненые, которых он видел; боялся, что в такой непосредственной близости к смерти ему изменит свойственное ему хладнокровие и чувство собственного достоинства. За полтора года совместной жизни с Рэбом он так его и не узнал как следует, как знал он, например, ненавистного ему Дава.
Но Рэб казался почти таким, как всегда.
Лицо его было бледное, но не измождённое. Глаза очень тёмные и широко открыты. Рэб улыбнулся:
— Выбрался благополучно?
— Да.
— Как там в Бостоне?
— Англичане злятся, что мы их побили.
В углу рта показалась струйка крови. Рэб вытер её. За эти несколько часов руки его сделались белыми, слабыми, тонкими. Он повернулся, и дневной свет вдруг озарил его лицо. Джонни увидел, что оно стало почти прозрачным. Сиреневые тени окружали глаза.
— Я тут много чего передумал, — выговорил Рэб наконец. — Вот так, валяясь. Помнишь торговку, которая потеряла
— Помню.
Рэб откинулся, закрыв глаза, и погрузился в воспоминания, которые к Джонни уже отношения не имели. Детство в Лексингтоне, значительные и незначительные эпизоды вперемежку. Любимая собака. Смерть отца. Первый день в школе. Первый день занятий в отряде народного ополчения. Вдруг он заметался и произнёс:
— Полковник Несбит… помнишь? И он мне сказал: «Поди купи себе детское ружьё, мальчик». Ну что ж, можно было бы и с детским, оказывается…
Доктор Уоррен намочил тряпочку в тазу и вытер кровь с губ Рэба.
— Вон мой мушкет — вон там. Он получше тех, что у них. Я всё беспокоился, как бы не очутиться перед ними без порядочного ружья. Достал-таки!
Это он, видно, благодарил Джонни за ружьё.
— Но так мне и не пришлось из него выстрелить. — Эта мысль его мучила. — Они стреляли первые.
Кровь вдруг хлынула мощной струёй. Доктор Уоррен наклонился над раненым, придерживая его за плечи. Джонни в отчаянии зашагал по комнате. Он выглянул в окно. Схватил в руки оловянный подсвечник, машинально перевернул его и посмотрел клеймо. До ушей его донёсся голос Уоррена, говоривший:
— Спокойно, мальчик.
Потом, после паузы:
— Так легче?
— Так… легче, — прошептал Рэб.
И через минуту — самым обыкновенным голосом:
— Джонни.
Джонни подошёл к креслу, сел на пол подле него и положил свои руки поверх тонких рук своего друга.
— Да, Рэб?
— Возьми себе мой мушкет. Мне приятно, понимаешь, думать, что он будет действовать дальше. Я сделал новое ложе и переменил угол огнива. Посмотри на кремень. Тот был слишком гладок. Я сделал насечки.
— Я буду хорошо с ним обращаться.
— Ещё одна услуга.
— Говори!
— Сходи на мызу Силсби. Посмотри, не вернулись ли женщины из убежища. Деда застанешь… он сказал, что не пойдёт прятаться, что пересидит их в кресле.
— Хорошо.
Рэб улыбнулся. Всё, что он так ни разу и не выразил словами, было в этой улыбке.
Но, выходя, Джонни увидел, как доктор Уоррен опять наклонился к нему.
— А так? Лучше?
— Да… лучше.
5
На мызе Силсби никого не было — ни женщин, ни детей, ни животных; только два телёнка, недавно отнятые от матери, паслись на выгоне. Когда раздался звук тревоги, их, верно, не удалось поймать и посадить в телегу, вот они и остались. Джонни заглянул в пустой сарай. Бродили куры. Эти долго могли ещё жить, питаясь просыпанным овсом и рожью. Две собаки подошли к нему и стали жаловаться, что их никто не кормит.