Единственная
Шрифт:
– Третий - пасынок. Сын моего мужа.
– Я понял. Сколько ему лет?
– Двадцать три.
– Ты хорошая мачеха? Впрочем, глупый вопрос. Раз ты сказала трое детей - значит, хорошая. Тебя не смущает допрос?
– Нет, мне с вами почему-то легко.
– Легко? Но ведь у тебя есть тайна. Она спрятана очень глубоко, я мог бы узнать ее, но я пощадил тебя, а, может, себя. Я не хотел узнать ее против твоей воли. И не стану этого делать, поэтому мы с тобой здесь. Ты можешь быть спокойна и доверять мне. Я - друг. Друг, который когда-то тебя любил. Ты помнишь тех баб, которые работали с нами?
– Конечно.
– Знаешь, нас привезли на рассвете. Они уже работали, черные, огромные,
Метрдотель стоял в отдалении и не сводил с них глаз.
– ... мы должны заказать, он идет. Вот карта. Нет, вот для тебя.
– Какая разница?
– Ты не знаешь? Эта называется "дамской", в ней нет цен, чтобы не смущать даму... да, я подумал так о твоей стране... Это оказалось правдой, но люди, люди - перфектные. Столько хороших и добрых людей в ужасной стране! Абсурд. Ты была лучшей. Да, да. И не только хлеб и молоко, которые ты нам приносила, ты была как... как... золотой луч. И странно - это чувствовал не я один. Я - понятно. Я был влюблен и, кроме того, люди вообще для меня имеют цвет, но тогда в этих черных торфах все пленные чувствовали твой свет. Он замолчал и, поглаживая подбородок, молча смотрел на нее. В кафе, окна в которое были распахнуты, тихо замирал джаз; глухой ритм контрабаса.
– Ты любишь своего мужа? Какой он?
– Он... простой, добрый, скромный, очень скромный, не умеет скрывать своих чувств. Вспыльчивый... Очень обаятельный... когда хочет. Женщинам очень нравится. Любит детей, и они любят его. Очень хорош в застолье...
– В застолье?! Я слышал у вас голодают. Хорошо, но мы не должны голодать. Что ты выбрала?
– Я не хочу есть.
– Я так и знал. У тебя нет лишнего веса. Тебе надо есть рыбу, понимаешь, рыбу, фосфор, много артишоков, ты знаешь, что такое артишоки? Не знаешь, я покажу, много кольраби... козье молоко, у тебя что-то с кишечником, ты очень запущена... ты не любишь жаловаться? Да. Вообще не любишь: ни на здоровье, ни на судьбу. Но ты почти инвалид. Ты сильная, я могу не делать реверансов. Ты очень сильная, ты можешь только сломаться, но не согнуться. Профессор Стары фроппирован, я не фроппирован. Я знаю, как помочь. Массаж. Да, обязательно массаж и не быть одной. С собой тебе плохо, и это очень плохо, что с собой тебе плохо. Вот рыба, ты должна ее съесть, она без костей. В отелях дают много киедликов, это экономно. Киедлики есть не надо... Приятного аппетита.
Он замолчал, и начал есть. Ел сосредоточенно, аккуратно подбирая на большой тарелке разнообразный гарнир.
Она смотрела на этого лощеного (даже ногти, кажется, с маникюром) уверенного господина и никак не могла его представить таким, каким знала там в Богородске: вымазанные в черной торфяной жиже, они все были одинаковы.
Есть совсем не хотелось, но чтобы не заставлять его платить за нетронутую еду, не уговаривать ее, она принялась за рыбу.
Джаз заиграл какую-то бойкую мелодию, и ей стало смешно: сидят двое и, почти в ритм музыке, молча насыщаются.
Видели бы ее сейчас домашние! Там уже, наверное, укладывают детей спать, Иосиф ушел в кабинет и, лежа на диване, углубился в бумаги. А, может, пришли гости, и все сидят за столом; Маруся, как всегда элегантная и как всегда - вся внимание. Она наблюдает, кто как на кого посмотрел, с какими интонациями ответил. Главный объект наблюдения - Иосиф. Иногда кажется, что она влюблена в него. Алеше тоже, видимо, так кажется, потому что он часто перебивает жену, когда она обращается к Иосифу кокетливо-усталым голосом. Она - балованная красавица из богатой еврейской семьи, получила хорошее экономическое образование на Высших женских курсах, поэтому говорит только "об умном" и немного презирает простодушную
Иосиф никогда не понимал, что Яше нужны деньги. Она выкраивала для него, что могла. Но и сама иногда оказывалась в тугих обстоятельствах, а Марико и Сашико клянчили откровенно, а куда им было деваться: то ботинки у Яши прохудились, то костюм износился. В магазинах ничего нет, нужны талоны в спецраспределители, иногда выпросят записку у Авеля, иногда у Иосифа, так и крутились, пока Женя не уехала в Германию к Павлу и не стала присылать с оказией посылки. Женя помнила обо всех, а Маруся, заказывающая себе платья у дорогих портных чуть ли не каждый месяц, никогда не пропускала случая спросить в присутствии Иосифа Яшу или кого-нибудь из золовок:
– У тебя опять новые ботинки, Яша?
– или: - Какая на тебе красивая блузочка, Сашико, это чистый крепдешин.
Алеша, всегда элегантный с иголочки, вспыхивал:
– А этот костюм от Ламановой сколько нам стоил, Маруся?
Она научилась гасить маленькие пожары, вспыхивающие все время в огромной семье, жалела незадачливых сестер первой жены Иосифа и всегда незаметно совала им "с собой" пакеты со снедью.
Но как она устала от всего этого! В каком постоянном напряжении жила, да еще отец с матерью. Она знала - если отец с утра занялся у токарного станочка, значит, ссора и несколько дней они будут словно бы не замечать друг друга. И все распри, все жалобы домочадцы тащили к ней.
Но самым невыносимым было молчание Иосифа. Тут все жались друг к другу, смотрели на нее жалобно и старались держаться возле нее. Как ни странно, но конец этому ужасу положил Иосиф.
Полтора года назад зимой после работы пришла Ирина. Мрачная, без всяких своих обычных сплетен и шуточек. Сидели в столовой, Ирина курила, коротко и нервно затягиваясь, сидела нога на ногу, дергался фетровый ботик.
– Это Трещалина нарочно устроила, она меня терпеть не может.
Речь шла о том, что Ирину отправляли в отпуск среди зимы.
– Она вообще слишком власть взяла. Запретила нам одеваться, как нам нравится, теперь все в английских костюмах на работу приходим, только на блузках и туфельках отыгрываемся.
Вошел Иосиф с бронзово-красным от мороза лицом.
– Хо-ло-дно. Здравствуй шаромыжница, как дела?
– Я не шаромыжница, я работник ЦИК-а, - отрезала Ирина.
– Чего она такая злая?
– миролюбиво спросил он.
– Дали отпуск, не знает, куда ехать.
– Поезжай куда-нибудь за границу, - он сел напротив Ирины, как всегда широко расставив колени.
– Обед скоро? Голоден, как волк.
– Сейчас будем обедать. А куда ей ехать за границу?
– Да я откуда знаю! К родственникам. Есть у тебя кто-нибудь за границей?
– Брат Бори работает в Финляндии в торгпредстве.
– У Трифонова - он поморщился.
– Терпеть его не могу. Еще с Царицына, мы там сильно не ладили, помнишь, Надя?
– Такой чернявый в очках?
– Из донских казаков, поэтому самомнение необыкновенное. Неважно. Боря, это кто?
– Муж моей тетки Веры Николаевны Кольберг.
– Какая же красивая у тебя мать была. Я встретил ее в Иркутской ссылке. Красивее женщин не видел... Дядя, так дядя. Надя, дашь ей анкету, а ты заполнишь и принесешь.