Единственная
Шрифт:
– Это здесь.
– Короткий стук в дверь.
– Зоя, мы пришли.
И вышла тоненькая, как мальчик-подросток в шапке золотых вьющихся волос, с огромными испуганными глазами лемура.
– Да, да, я жду.
Худющие руки прижаты к груди, губы, дергаются от испуга.
Когда Надежда раздевалась за ширмой, лепетала детским голоском:
– Я могу говорить по-русски, хотя конечно потерял цвик1, но если вы хотите по-немецки...
– Нет, лучше по-русски.
– А...Ну тогда хорошо, вот, ложитесь, доктор
– все это она бормотала, расправляя идеально гладкую простыню.
Но хрупкие, исхудалые руки ее оказались неожиданно сильными. Иногда они причинял боль, но Надежда терпела, боясь спугнуть это и без того чем-то перепуганное насмерть существо.
Сеанс длился долго, и Зоя лишь один раз прошелестела:
– Доктор Менцель - великий врач, и великий человек. Вы имеете большую удачу, попав к нему.
Надежде было неловко, что она не развлекает трудящуюся над ней крошку разговором, но никак не находила темы. Спрашивать, откуда знает русский глупо и бестактно, ведь Эрих сказал, что был русский муж, был и сплыл.
– Это точка очень важная, потерпите, она держит весь ваш костяк.
Было очень больно, Надежда зажмурила крепко глаза.
– Хорошо, хорошо, - тут же испугалась Зоя, - на первый раз сильно не будем.
Судя по всему, она обретала некоторую смелость, не видя собеседника, потому что, когда Надежда ушла за ширму, сказал неожиданное:
– Вы похожи на Марию Магдалену.
– Разве?
– Да. Такой она нарисована в книге, которую я сейчас читаю. О загадочном племени, которое жило неподалеку отсюда в Квадрубе. Иисус Христос пришел к ним, вместе с Марией Магдаленой, и у них были дети. Теперь надо найти тех людей, которые от этих детей, и когда найдут молодых, и они поженятся, снова, появятся Иисус Христос, - последние слова она прошелестела еле слышно.
– А что это за книга, что вы сейчас читаете?
– Я выписала ее из Вены. Она на немецком, вы тоже можете прочитать. Это время вам удобно?
– Совершенно удобно.
– Ну тогда хорошо.
Ее маленькое скуластое личико побледнело от тяжелой и честной работы.
– Кому мне заплатить? Вам? В кассу?
– Нет, нет!
– кулачки снова прижаты к груди, взгляд умоляющий.
– Это доктор все сделает, он все знает. Мне нельзя.
– Зоя, скажите, там рояль, на нем играют?
– Иногда доктор играет, иногда кто-нибудь из пациентов.
– А мне можно поиграть?
– Это я не знаю. Нужно спросить доктора.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем. Так всякая ерунда.
– Не хочешь сказать? Тебе неприятно об этом говорить?
– Да, неприятно, потому что я думала о деньгах.
– Ты не должна пренебрегать никакими мыслями.
– Но это неважно, это бессмысленно.
– Что уточнить?
– Гонорар, который я должна уплатить Зое.
– Ты думала об этом все время, пока шла сюда?
– Да, пожалуй. А нельзя сделать так, чтобы я видела вас? Вы где-то сзади...
– Нет, это ненужно. Деньги... К ним относятся как к сексу - с такой же двойственностью, осторожностью и ханжеством. Массаж пошел тебе на пользу, лицо как персик. Ты любишь персики?
– Терпеть не могу.
– Почему?
– Их все хотят съесть. В детстве я боялась, что меня съедят.
Она подумал, что у нее слишком высоко открыты ноги, привстала на кушетке и поправила юбку. Снова легла.
– Мои дети любят персики, муж присылает им с Кавказа.
– Ты любишь своих детей?
– Не знаю. Иногда нет. Меня многое в них раздражает: их безделье, то, что они часто ссорятся друг с другом...
– Ты не была бездельницей. Ты много трудилась.
– Да. Мы с сестрой ходили по домам, собирали деньги и вещи для тех, кто был в ссылке, чинили эти вещи, стирали, упаковывали и посылали посылки. Мои дети слишком много тратят времени на игры.
– А твой пасынок тебя тоже раздражает?
– Нет. Я его жалею. Два года назад он пытался покончить с собой из-за несчастной любви. Стрелял в себя, ранил... Это было ужасно, потому что... Мне было очень жалко его.
– Ужасно только поэтому?
– Не только.
– Почему еще?
– Я не хочу говорить.
– Ты его любишь больше, чем пасынка.
– Нет, нет! Просто его отец смеялся над ним, очень жестоко.
– Как жестоко?
– Он сказал: "Даже застрелиться не можешь, как следует".
– Твой пасынок - способный юноша?
– Не очень. Учиться ему трудно, но ведь он вырос в провинции... А все-таки вы не могли бы сесть так, чтобы я вас видела?
– Ты хочешь меня видеть? Зачем?
– Просто трудно разговаривать, когда не видишь собеседника.
– Я не собеседник. Я - врач. Собеседником я буду вечером. Значит, твоя семья помогала большевикам?
– Да.
– Но ведь ты знаешь, что ваша революция сделана на немецкие деньги, что Ленин был немецким шпионом.
– Это неправда!
– Это знают здесь все.
– Так говорили летом семнадцатого в Петрограде в очередях, в трамваях, но это неправда.
– Ну вот видишь. Я говорю, на улицах говорили, а ты говоришь неправда.
– Потому что я точно знаю, что это неправда. Я один раз пришла домой, меня стали расспрашивать об обстановке на улицах, это было после июльского восстания. Вот тогда и говорили, что виновники восстания - тайные агенты Вильгельма, что они убежали на подводной лодке в Германию. Я была девчонка. Не понимала, что эти глупости повторять не следует, и очень смутилась, узнав...