Единственная
Шрифт:
— Впрочем, чуда нет. Вы были почти у берега. А вас уже ищут.
По берегу метался Ефимов с охранниками. Лодка мягко ткнулась в песок.
— Прощайте, — она протянула ему руку. — Аллилуева Надежда.
— Чаянов.
— Не чаяли остаться живыми, а тут как раз и Чаянов.
— У вас подходящее имя. И вот что, — он повернул ее руку ладонью вверх. — Сначала примочка из марганцовки, а потом — сок из листьев столетника. Знаете такой цветок?
— …этих господ, хитро увиливающих от тенденций к интервенции, нужно провести сквозь строй.
— Да, они бесспорно являются
— Тенденции, интервенции, турбуленции, наверное все это сконструировало ОГПУ, — она взяла кисть винограда и тут же положила назад.
За столом воцарилось молчание.
— Чаянов, мне помнится, прочитал очень интересную лекцию, об интервенции ни слова. Не намекал, не призывал…
— Он ее спас, — презрительно ткнул трубкой в ее сторону Иосиф. — На лодочке покатал, теперь она считает себя ему обязанной по гроб жизни.
— Ой, расскажите, как это было! — вскрикнула Егорова. — Обожаю романтические истории.
— Надя, у вас отличный вкус, — сказала умная Полина. Пауза среди тишины. — Зубалово просто преображается, как в сказке. Эта пристройка с южной стороны удивительно гармонична. Мы перед отъездом навещали Сергея Яковлевича и Ольгу Евгеньевну и восхищались. И очень правильно, что сразу делаете паровое отопление. У нее настоящая хватка экономиста и хозяйственника, — специально для Иосифа тоже в третьем лице.
Но когда шли проводить к машине, задержала, взяв легонько за локоть, сказала тихо:
— Надя, так нельзя. Слишком нервно и вообще не стоит при посторонних, с мужьями все можно обсудить наедине. Хотя есть вопросы, которые не следует обсуждать ни с кем. Тем более, что Иосиф очень гордый человек, вырос в Грузии, там особый семейный устав… В общем, не сердитесь, я по-дружески, любя вас… не надо создавать опасных ситуаций, вы же умная женщина, вы все понимаете, зачем же портить отношения с мужем…
— Полина! — окликнул Молотов, приходящий всегда в состояние подобное смятению, если она отлучалась от него, — Полина, будь осторожна, здесь можно споткнуться.
В Академии ждали две новости. Первая — большинство занятий теперь происходило на Миусах в Менделеевском институте, вторая — в группе появилась новая студентка. Эта худая, остроносая женщина, крепкого телосложения, в очках, сразу привлекал внимание Надежды. Она заметила почтительное уважение к новенькой мужской части студентов, настороженность и недоброжелательность — женской. Что-то в этой Руфине отличало ее от других. Сначала показалось — резкое отличие в уровне знание и общей образованности, потом поняла — нет, не только это. Руфина (так звали новенькую) хотя и ходила всегда, кажется, в одном и том же темно-синем, в узкую белую полоску, костюме неизменно казалась элегантной, свежей, отглаженной; стекла очков хрустально прозрачны, фильдекосовые чулки не морщат на длинных стройных ногах, крупные руки ухожены.
При этом кто-то из одногруппников разведал, что Руфина с восемнадцати воевала на Гражданской, потом почему-то жила в Харбине, оттуда превосходное знание китайского, потом с военной делегацией Егорова ездила в Китай, работала
Надежда очень мерзла после Сочи. Сентябрь выдался холодным. По утрам крыши были белы от инея, нигде, конечно, не топили, и она провалялась несколько дней с тяжелейшей ангиной. Александра Юлиановна сказала, что необходима операция гланд, иначе она замучается с горлом и испортит сердце. Назначили на конец сентября, но пока валялась дома, раздали курсовые по теории машин, и ей, как отсутствующей, конечно же досталась самая гадость червячный редуктор.
Надежда чуть не заплакала, увидев задание. Группа смотрела сочувственно будто на погорельца. Одна Руфина сказала, что червячный редуктор — это «сплошное счастье», и она с удовольствием поменяется с Надеждой. Надежда отказалась и уже скоро пожалела о своей гордыне: ночи напролет маялась с чертежами. Хорошо, что Иосиф решил задержаться в Сочи до октября — протезировать зубы.
Письма писал хорошие, присылал лимоны, персики, в общем, как всегда, врозь скучали друг без друга. Расчет этого проклятого редуктора со скрипом принял новый преподаватель — худой с задумчивым взором Иванцов, а вот чертежи ее отправили переделывать.
Принялась чертить сначала. Вася, как всегда, воспользовался ослаблением контроля и через всю Москву сгонял на велосипеде на центральный аэродром посмотреть чудо века дирижабль «Граф Цеппелин» Сначала он наврал, что никуда не ездил, ничего не видел, рассказал в школе один мальчик, но потрясение было так велико, что буквально через час за ужином, он принялся расписывать и дирижабль, и свою поездку.
Запнулся, покраснел. Она не стала его ругать, а просто заметила, что правду всегда говорить удобнее, например, можно поделиться впечатлениями с близкими. Вася был потрясен неожиданным либерализмом, а она корила себя, что из-за червячного редуктора не свозила сына посмотреть диковинный дирижабль.
Наваждение рассеялось очень просто. На конференции ударников оказалась рядом с Руфиной, и та спросила, как продвигается курсовик.
— Измучилась с чертежами. А мне еще предстоит операция, выйду из строя на несколько дней.
— Да ну! — засмеялась Руфина. — Просто ты слишком правильная. Я тебе дам одну книгу, там все чертежи ты и… сверишься.
После конференции раздавали ордера на галоши и пакетики с круглыми конфетами. Надежда съела одну — была голодна. Обсыпанная сахаром карамель с паточной начинкой показалась отвратительной. После конференции для участников давали в Большом «Кармен» с Максаковой. Руфина светилась.
— Моя любимая опера.
И очень точно напела тему гадания.
В зале сидела замерев, вытянув шею, глаза блестели, но после окончания заторопилась.
— Тебе далеко?
— Мне… ннет, — поперхнулась Надежда («Значит, еще не знает».)
— А мне на Миусы. Побежала. Завтра после занятий зайдем ко мне, это рядом, я дам книгу и, если хочешь, помогу.
Было холодно, бежали через голый Миусский сквер, потом кружили среди жалчайших деревянных домишек. Вошли в темные сени: ведра с водой, кадки, запах кислой капусты.