Ее андалузский друг
Шрифт:
— Что ты чувствуешь?
— В связи с чем?
— В связи с тем, что я знаю все это о тебе.
Ее вопрос удивил Софию. Она автоматически ответила с точностью до наоборот:
— Все нормально, меня это не задевает.
Некоторое время Гунилла вела машину молча.
— Я буду откровенна с тобой, София, иначе ничего не получится. Я расскажу тебе, как я работаю и чего ты можешь ожидать от меня.
— Ожидать — от тебя?
Они обогнали грузовик, идущий по внутреннему ряду, он громко зашипел, переключаясь на более низкую передачу.
— Я тоже вдова, мой муж умер много лет назад.
София
— Я знаю также, что твой отец умер. И мои родители тоже умерли. Я знаю, что это такое — чувство пустоты, которое никогда тебя не покидает, чувство одиночества…
Они переехали мост, ведущий на остров Лидингё. Внизу под ними на блестящей глади воды виднелись яхты и моторные лодки.
— И в этом одиночестве есть некий призвук, который я так и не смогла до конца понять, — чувство стыда.
Слова Гуниллы попали в самое больное место. София продолжала сидеть неподвижно, глядя в окно машины.
— Ты знаешь, о чем я говорю, София?
Та не хотела отвечать, но потом чуть заметно кивнула.
— Откуда оно берется? — продолжала Гунилла. — В чем его суть?
Глаза Софии были по-прежнему обращены в мир за окнами машины.
— Не знаю, — прошептала она.
Оставшееся время они сидели молча.
За мостом начинался лабиринт крошечных улиц. Гунилла привычно поворачивала то на одну, то на другую и в конце концов подъехала к небольшой деревянной вилле, окруженной лиственной рощицей.
— Вот здесь я и живу, — сказала она.
София оглядела дом. Он напоминал дачу.
Гунилла провела ее по саду, показала свои пионы и розы, произнося их названия, рассказывая об их происхождении, о том, как они чувствовали себя в разных типах почвы и в разные сезоны. О том, как ей удавалось уберечь их от болезней и нашествия насекомых, как она сама зависела от того, насколько хорошо чувствуют себя ее цветы. В словах Гуниллы сквозила искренняя любовь к своему саду, которая очень впечатлила Софию.
Они подошли к беседке, и хозяйка дома жестом указала на белый деревянный стул. Сама женщина уселась напротив — в руках у нее оказалась толстая папка, которую она, вероятно, все это время носила с собой, но София раньше не обращала на это внимания.
Гунилла, казалось, собиралась что-то сказать Софии, но потом передумала. Вместо этого она протянула ей папку.
— Пойду принесу нам чаю, а ты пока посмотри вот это.
Поднявшись, Гунилла ушла в дом. София проводила ее взглядом, потом открыла папку.
Первое, что попалось ей на глаза, — материалы расследования убийства, переведенные с испанского языка на шведский. Имя Гектора упоминалось буквально через строчку.
София смотрела дальше — еще какие-то официальные документы, она пролистала их. Затем снова последовали переведенные материалы по расследованию убийств. Она почитала еще немного. Они были датированы разными годами — с начала восьмидесятых. На каждом документе были прикреплены две фотографии: одна — снимок трупа, другая — фото человека, каким он был при жизни. Перелистывая страницы, она разглядывала убитых. Мужчина, лежащий на полу в луже крови. Другой мужчина, застреленный в машине, — его голова как-то странно свисала. Мужчина в костюме, висящий в петле на дереве в лесу. Распухшее мертвое тело в ванной. София перелистала обратно.
София перевернула страницу, увидела Гектора на сильно увеличенном снимке. Он смотрел прямо на нее. Она уставилась на него.
Закрыв папку, София попыталась глубоко вздохнуть, но у нее ничего не вышло.
Часть вторая
8
Соня Ализаде стояла на четвереньках на двуспальной кровати. Сванте Карльгрен брал ее сзади. Он был на много лет старше ее и страшен, как смертный грех. Соня изобразила оргазм, издавая крики и стоны в подушку. Сванте охватил приступ мании величия.
На самом деле ему нравились более продвинутые позы, но сегодня время поджимало — до совещания оставалось всего полчаса. Он любил иногда удрать ненадолго с работы, чтобы заняться сексом. Соня была для него воплощением мечты — длинные черные волосы, загадочная манера держаться и, конечно же, великолепная грудь, так уместно расположенная на ее стройном теле.
С Соней он познакомился за год до того на театральной премьере, куда пришел вместе с женой. Они столкнулись в перерыве у столика с закусками — она пролила ему на брюки шампанское. Его жена в тот момент как раз вышла, чтобы принести из машины кофту — ей всегда было холодно. Его очень раздражало, что она постоянно мерзнет.
После столкновения Сванте и Соня разговорились, и до того, как его жена успела вернуться, она дала ему свой номер телефона, предложив оплатить химчистку брюк. Он заявил, что об этом не может быть и речи, и тогда она сказала, что он все равно может позвонить, если захочет. Эти слова заставили Сванте на мгновение потерять рассудок. Никогда еще женщина не вела себя с ним так откровенно, как Соня, никогда еще женщина такого уровня сама не предлагала продолжить знакомство. Она была сексуальна и неудержима. К тому же она требовала немного — лишь заранее оговоренную сумму, что его абсолютно устраивало. Кроме того, он отметил, что ей было с ним интересно — он и сам считал себя человеком незаурядным, принадлежавшим к элите, одним из тех, кто держит мир в руках.
После изучения экономики в Гётеборге Сванте Карльгрен устроился на «Вольво» в годы правления Юлленхаммара, но когда этот выдающийся человек ушел и перебрался в Лондон, Сванте уехал в Стокгольм и начал делать карьеру в компании «Эрикссон». Компания была столь велика, что лишь немногие представляли в полном объеме, как она устроена и на чем держится. Сванте был одним из этих избранных. Единственное, чего ему не хватало для счастья, — это показаться иногда в какой-нибудь крупной деловой газете, получить подтверждение своей успешности, однако он знал, что в тот же день поле его власти сузится. И ему приходилось довольствоваться одобрением коллег, иногда бывать на тусовках тех, кто «у руля», и летать на самолете, принадлежащем компании.