Её (мой) ребенок
Шрифт:
Вылетаю из квартиры, спускаясь к Галине. Она как раз открывает дверь, перехватывая пакеты из одной руки в другую.
Забираю.
— Галь… градусник есть? Температура у Аленки… И что там — ибупрофен?
— Это они вчера набегались. Моя тоже с горлом… Сейчас!
Через минуту выносит пакетик. Поднимаюсь, отдаю Марьяне.
— Может, все-таки скорую, Ян? Мне на работу пора. Я боюсь вас бросать.
— Нормально всё. Скорая пока не нужна.
— Как ты будешь одна?
— Как
— Да, не успею уже. Черт с ним.
— И цветы в вазу поставь, пожалуйста, — не поднимая на меня глаз.
В порыве обнимаю ее на секунду сзади за плечи.
— Руки! — строго. — Я не для этого здесь!
Посмотрим…
— До вечера, Кошка. Лечи моего котёнка.
Глава 29. Угроза
Опера курят на крыльце. У меня сжимается горло от желания присоединиться. Хлопаю ладонью по карману в поиске пачки. Но в кармане вместо пачки Алёнкина варежка.
Черт…
Да…
Я же бросил. Марьяна просила не курить при Алёнке. А я планирую что «при Алёнке» это будет теперь всегда.
Подходим с Медведевым к операм.
Здороваемся за руку. Они продолжают начатый разговор.
— Ну и короче, открываю труповозку, а труп на носилках садится… — рассказывает один из оперов. — И не моргая на меня смотрит, прикиньте? Я чуть не посидел!
— Пульс проверять надо, — басит Медведь.
— Да он так вонял, что я думал дней пять уже как представился!
— А у нас бытовуха с утра. Отелло, мля, очередной. Зарезал любовника жены, а ее задушил. Сам ментов и вызвал, как в себя пришёл. Нормальный мужик вроде, пожарник…
Медведь толкает меня в плечо.
— Ревность — зло, Айдаров.
— Ты попутал?.. Я пальцем жену не трогал никогда, — говорю тихо, но именно в этот момент все затыкаются.
— А ты что женат был?! — разворачиваются опера. — А чего развёлся? Изменила?
— Ревности на пустом месте не бывает…
— Ну всё! — закатываю я глаза.
— Так с дочкой он же тут недавно засветился.
— Ого, ну ты конспиратор.
— Так! Угомонились, сказочники. Насочиняете сейчас.
— Колись, давай, Айдаров.
— Как бабы, честное слово, — фыркаю я.
— Лёва, тебя Кретова искала, — щёлкает пальцами Гена, спасая меня от этого базара.
— Кретова? — у нас вялотекущая, давно изжившая себя интрижка. Можно сказать, что ее уже и нет, месяц как. Надо бы официально зафиналить.
Достаю телефон, батарейка села…
— Да, тебя сегодня все ищут, — добавляет Крольков.
— Кто еще?
— Пацаны из дежурки, — кивает
— Кто ищет, тот найдёт.
— О! Теперь мне из дежурки звонят, — демонстрирует экран Медведев. — Может кого из наших «клиентов» задержали? Капитан Медведев.
Да… Кого?.. Оо, только недавно вспоминали. Не оформляйте пацаны, мы заберём. Скидывает.
— Айдаров, — кивает мне. — Пойдём.
Спускаемся с крыльца.
— Кого там нелёгкая занесла?
— Ну кого… Айдарова младшего. В перспективе — на пятнадцать суток за дебош.
Врастаю в асфальт.
— Так. Пошел он в пень. Пусть сидит.
— Лёва… не горячись.
— Нет, я сказал. Влетел, пусть, скотина такая, отхватывает свои пятнадцать суток! Как еще его воспитать?
— Да я ж непротив, Лев. Пусть бы сидел. Но ведь из академии отчислят, если привод официально оформят. Они же обязаны сообщить.
— Пусть валит в армию! Задрал…
— Давай я ему лучше челюсть выбью?
— А давай! — хмыкаю я. — Прессанем поросёнка этого.
Здороваемся с летёхой на проходной.
— Ну, наконец-то! Забирайте своего малахольного! — с облегчением выдыхает он.
— Кр-р-ругом тайга, а бурые медведи, осатанели, стало быть весна-а-а! — слышу нахальный тенор брата, распевающего шансон.
Естественно, чтобы побесить ментов.
Он отлично поёт, но обычно совсем другой репертуар.
— Э, Айдаров! Заткнись уже, а! — одергивают его менты. — Не в душе.
— Ну позвоните брату, мужики.
— Да, позвонили уже. Припухни там!
Останавливаемся перед обезьянником.
Замолкает, скалясь своей белоснежной улыбкой. Мы похожи. Только он потемнее и чуть резче черты лица. Губы разбиты, на скуле ссадина. Крассава…
Ну, главное, зубы целые.
— Привет, братишка! — поднимает он руки, закованные в наручники.
— За что его, мужики?
— За драку.
— Никого не покалечил?
— Да их двое было, брат.
— Я не тебя спросил, — цежу я зло.
— Сцепился с вышибалами. Заявление не писали. Забираете?
— Наручники не снимай. Потом верну.
— Чой то? — подозрительно прищуривается Женька.
— Так топить проще оборзевших первокурсников.
— Да ладно, Лёва. Рука выбита, ноет, ужас просто.
Снимаю с него наручники.
— А гитару?
Ему отдают.
— Ну, я пошел?
— Не. Никуда ты не пошел, — перехватывает его Медведь за шкирку.
Выводим его на улицу.
— Дайте сигарету, а?
— Не курим, — рычу я.
— Брат, не злись… — обезоруживающе улыбается Женька. — Я был прав, а они нет.