Её (мой) ребенок
Шрифт:
Глава 32. Лёд и кипяток
Приняв душ, оборачиваю бедра полотенцем и иду на кухню. Потому что там мой магнит. И я не могу пройти мимо.
Устроившись на коленях перед холодильником, Кошкина разбирает морозилку.
Бросает на меня взгляд.
— Я в курсе, что ты красавчик. Можешь особенно не светить телом. Это не поможет.
Улыбаясь, подпираю плечом стену. Я в курсе, что ты тащилась от моего тела.
Поправляет задравшуюся по бедрам футболку, пряча от моего взгляда краешек
— У тебя один лёд для напитков…
— Еще пельмени.
— Пьём и закусываем?
— Изредка… С Медведем.
— Медведев не похож на алкоголика…
— А я?
— А ты… как оказалось, любишь погулять!
— Это от отчаяния было, Ян… Хотел тебя выжечь. Может… первый год было так. Потом завязал.
— Надеюсь, тошнило тебя от этого не меньше, чем меня при токсикозе.
— Уверен, что больше.
— Это вряд ли… У меня был тяжёлый гестоз. Я три месяца вообще не ела. Как-то раз ты прошёл мимо меня, возле дома моей мамы и не узнал. Я ужасно выглядела… — горько усмехается.
— Мля… — обтекаю я, волоски на коже становятся дыбом от волны сокрушительных эмоций. — Ян… Прости. Что не рядом был, прости.
— Иди к черту со своими извинениями. Мне с них никакого профита.
— Не могу не спросить… Если бы я тогда пришёл?.. Попросил тебя вернуться?
— Тогда?.. Тогда — да. Тогда ты был мне очень нужен. Мне было страшно, плохо, одиноко, тяжело. Я бы схавала твою выходку. Сейчас — нет.
— Почему ты не позвонила, Ян?! Я бы в ту же секунду…
— Нет… — качает головой. — Нет! Я решила, что если ребенок только мой, то и проблемы мои. Если бы мы были тебе нужны, ты бы нас нашел.
— Да, Господи! Я же не знал!
Оседаю рядом с ней, пытаясь взять за руку.
Стряхивает.
— Ну, а почему пельмени-то? — как ни в чем не бывало, — Ты же прекрасно готовишь.
В этом вся Кошкина. Никогда не покажет своих слабостей и как ей хреново. Гордячка…
— Так… некому, Ян. Я разучился. Хочешь тебе приготовлю сейчас что-нибудь?
— Обойдусь творогом.
Вытаскивает пару пакетов с кубиками льда.
— Зачем они тебе?
— Отёк… хочу холод приложить. Болит.
— Давай помогу.
Забираю из ее рук. В прострации разрывают на автомате пакет, кубики льда стучат об железное ведёрко для бутылки шампанского.
— Айдаров, — с досадой, — ну что ты делаешь? Зачем ты его порвал-то?!
— Ай!.. — швыряю пустой пакет в мусорку.
Отодвигаю ведро со льдом, чтобы не мешало. Второй пакет со льдом обматываю полотенцем.
Усадив Кошку на стул опускаюсь к ее ногам. Снимаю пластиковый фиксатор и привязываю вафельное полотенце со льдом.
Шипит и морщится.
— Больно?
— Холодно. Терпеть не могу холод.
— Я помню…
В порыве обнимаю ее колени, кладу голову на бедра. Наши пульсы ускоряются. Чувствую пальцами, как бьются под ее красивыми коленями венки. Застыв, она не двигается. И
— Лёва, ну всё… — неуверенно отталкивает меня в плечо.
Отстраняюсь.
— Дай нам второй шанс, Кошкина. Я знаю, что ты не остыла. Я очень тебя люблю. Дай нам шанс…
— Смысл? — равнодушно пожимает плечами. — Мы снова расстанемся по той же причине. Только теперь у меня есть человек, которого я должна защитить от этих эмоций. Развода родителей в жизни моей дочери не будет. Я так решила.
— Какой причине?
— Доверие и уважение. Вернее отсутствие этого.
— То есть, я должен был доверить тебя долбанному Герману?! Герману, который мне в лицо сказал про мои рога?! — вспыхиваю я, отстраняясь от нее.
— Герман так сказал?.. — недоверчиво.
— Да!! А ты не пришла ночевать после этого!
— Черт… — проводит рукой по волосам. — Я у крестного была тогда. Окей. Мой косяк тоже был. Но… какого черта ты веришь кому-то, кроме меня?! Я что по-твоему мужика не в состоянии отшить?
В эмоциях переходим на повышенные тона и начинает жестикулировать.
— Так ты не отшивала его, Ян! Ты с ним умотала на конференцию свою дебильную после этого!
— Ну я же не знала!
— Что-то это оправдание в твою сторону не работает! Я же просто попросил тебя сразу прийти домой!
— Попросил?! — возмущенно открывает рот. — Ты приказал!! Приказал мне! А я не твоя собственность, не смей решать за меня! — глаза горят, щеки полыхают.
Я в мгновении от того, чтобы впиться в ее губы. Самый наш крутой секс всегда случался после маленьких эмоциональных скандалов. Мы всегда мирились именно так. Мне даже кажется, Кошкина всегда специально меня провоцировала, чтобы получить это.
— Я, мля, просто был взведен, после того, как втащил ему! — развожу руками. — Это адреналин!
— Ты должен бы мне просто… сказать! Сказать, что он перешел границы!
— У мужчин это решается не так! А между собой! Я что — пожаловаться тебе должен был на дяденьку?! Да с хрена ли?! Спровоцировал — выхватил в морду.
— Ты просто мог бы сказать об этом конфликте, нет?
— Ты просто могла бы сказать, что беременна, нет?!
— Всё! — вскидывает она категорично руки.
С писком Алёнка летит из коридора в нашу сторону, догоняя газующего по половому покрытию Гавра.
Сурикат залетает под стол, Аленка по инерции врезается, хватась руками за столешницу. Стол съезжает с места. Качнувшись, ведро с подтаявшим льдом переворачивается прямо на грудь Кошкиной! Лед и вода попадая за низкий вырез свободно висящей футболки, скатываются внутри и снаружи прямо в пах Кошкиной.
— Аааа!.. — хрипло взвизгивает она. И истерично часто дышит, поднимая шокированный взгляд.
Аленка, распахнув глаза испуганно несётся обратно в зал. Гавр, испугавшись вопля Кошкиной и грохота ведра — за ней.