Ее величество
Шрифт:
«Это самая поразительная Федькина черта», – подтвердила я.
«Сколько их таких у него оказалось!.. И меня же еще потом распекает. Каждый раз одно и то же, слово в слово. «У попа была собака…» Это кого угодно доведет до коматозного состояния. Не могу я проникнуть в мрачные недра его души. Как жить, чтобы в такой обстановке не потерять лицо? Что делать, чтобы об тебя не вытирали ноги? Малоприятные подробности… Как тут станешь держаться с достоинством королевы? Нет, я понимаю, все люди не идеальны. И у меня куча недостатков, но я борюсь с ними. подтруниваю над собой, мол, «села в лужу» со своими идеалами. А когда совсем уж становится тошно,
«Как всегда самоедством занимаешься. Безнадежное и жестокое стойко воспринимаешь», – понимающе вздыхала я.
«Как-то не выдержала и выразила Феде свою обиду: «Отчего ты такой нервный, дерганый? Не распускайся, не считай каждую мелочь трагедией. Ты же умный. У тебя есть чувство юмора – комплиментами его «подмазывала», – посмейся над собой, скажи себе: я виноват, я ошибся. Вернись на грешную землю. У всех есть недостатки и комплексы неполноценности». Так он такую бучу поднял! Он – и виноват! Кричал, обзывал, ахинею нес. И я опять терзалась, вспоминая свой позор, свои слезы и думала, что мне легче переспорить сто женщин, чем одного мужа, потому что он не логичен. – Эмма горько усмехнулась. – В других семьях как-то обходятся без скандалов, грубости и нервотрепки. Может, конечно, иногда и спорят, но ведь не каждый же день».
«Один прекрасный психолог сказал: «Бойтесь людей с комплексом полноценности и превосходства. В них присутствуют нарциссизм, самовозвеличивание и отсутствуют сомнения. Крайности в переоценке своих достоинств непредсказуемо страшны. Это полный паралич личности». Вот и твой Федька «лишь такой приемлет мир, в котором сам себе кумир».
«Есть люди внутреннего покоя и гармонии, а есть неуемные на пустом месте. Счастье любит тишину. Не понимает Федя, что семейное духовное единство не стирает индивидуальность, а, наоборот, воссоздает, развивает, закрепляет и возвышает».
«Не разглядел Федька в тебе сокровище. За миражом гоняется. Да еще считает себя правым. Потаскушек коллекционирует. Он, как никто другой, должен был знать, что отсутствие эмоций на твоем лице является главным доказательством их наличия, свидетельством отчаянной попытки удержать их под контролем. А он кричал, пытаясь вывести тебя из равновесия, шел на поводу у чувств, напоминающих наслаждение, испытываемое садистом. Помню, как ты сидела, вцепившись в спинку стула, для того, чтобы не дать воли рукам. И в отрывистости твоих тихих слов звучала невысвобожденная ярость. А твой муж стоял напротив со счастливым видом в позе Наполеона. О это его искреннее естественное позерство! Он не живет, он играет роль победителя! Артист погорелого театра, черт его побери! Мне хотелось закричать ему: «Федька, не делай из жизни сцену для своих гадких спектаклей!»
С чего всё это у него началось? С маленькой детской радости, за которую было немного стыдно? А потом, взрослея, получал удовольствие от мелких пакостей, уже не стыдясь?.. И чем дальше, тем больше?.. «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу». А Федька кого и для чего выбирал? Слезы – естественное человеческое выражение чувств. Говорят, кто не плакал, тот не жил. Но нельзя же, чтобы они, пусть даже в скрытом виде, проливались тобой ежедневно. Ты часто видела мужа страдающим?»
«Ни разу, чтобы по поводу других. Только по себе», –
– «О негодующая Федра!» «Ей предназначено быть несчастливой!» Мистицизм чужд и противоестественен ясному чистому христианскому духу. Но так, видно, в народном сознании преломляется вера в чудо, стремление найти причину своих бед вовне, – сказала я задумчиво. – Терпением ты задавила в себе способность к сопротивлению. Это малодушие. Самое страшное – это неверие в себя. Нельзя отрицать себя и свои возможности!»
«При чём здесь порочная страсть Федры? Ты меня еще Медеей обзови, – рассердилась Эмма. – Нет, у меня не малодушие, а неумение противостоять нахрапистости и подлости».
«Я так оценила уровень твоих эмоций», – оправдалась я, поняв, что Эмме в таком состоянии не до понимания моей иронии.
– Ну и тип этот Федька! Эксклюзив, аналогов ему среди моих знакомых нет! – зло выдохнула Инна, откинулась на подушку, привычным движением отбросила волосы со лба и тяжело прерывисто задышала.
– Из-за меня ты «уболтала» себя. Прости, – смутилась Жанна.
Но Инна уже продолжила рассказ.
…«Ссоры, мелкие размолвки – это нормально. Главное, чтобы они не заканчивались для тебя безутешной обидой. У Федьки-то утешительниц хватает, – брякнула я, не подумав. И тут же пожалела о своей ставшей уже автоматической привычке «цеплять за живое», потому что Эмма сразу замкнулась и отгородилась от меня обидчивым молчанием, пробормотав: «Не бери на себя слишком много. Потрудись выбирать выражения. Мне нечего тебе больше сказать». Она была еще слишком ранима.
«Какая уж тут изысканность чувств и слов… Прости, я не хотела тебя задеть. В горе кому-то легче, чтобы от него все отстали, а кому-то необходимо, чтобы близкие люди более открыто выражали свое сочувствие. Поверь, тебе надо выговориться. Опасно уходить в себя, отделяться от людей. Тоска и обиды – голодные звери, которые могут тебя сожрать. Одиночество и желание побыть одной не одно и то же. Так и запить можно. Понимаешь, бывает кризис творческий, духовный и личностный. Последний – самый страшный», – упрашивала я Эмму. Но была наказана за бестактность.
«Женщина у нас – символ надежности. Я как-то услышала фразу: «Вожжи России в руках женщин» и подумала, что это не комплимент нашим мужчинам», – попыталась я снова разговорить Эмму, но она больше не открылась.
Я разозлилась, но не стала ей напоминать о том, что еще до свадьбы предупреждала ее о скрытности и уклончивости, лежащих в основе характера ее жениха, что он низкий, бесчестный и что хватит она с ним горя, наплачется. Пожалела. Я, помнится, чтобы разрядиться, в тот день на Федьку свое раздражение направила. Сказала ему, пока Эмма была на кухне: «Ты как тетерев-глухарь в период тока – ничего не видишь и не слышишь, кроме новой тетёрки. Шалопутный. Ты недостоин Эммы».
– Я не раз тонко подводила наш разговор именно к этой неприятной теме, намекала, что ее обожаемый жених страдает болезненной гордыней, что такие хлыщи, если начинают глядеть налево, то уже никогда не заканчивают. А она смеялась: «Любовь сильнее гордыни. Служить тому, кого любишь – счастье». По себе его мерила. Она вообразила, что мои слова – очередная хохма. Милая, наивная…
– Ну ты у нас провидица, Кассандра, – сказала Жанна. – Тебе, наверное, многие не могут простить того, что ты о них слишком много знаешь?