Её звали Карма
Шрифт:
– Вот оно что...Та-ак. Ясно!
– задумчиво произнес Василий.
– Его, значить, поджидала...Ладноть. Поглядывай и дале за Катериной, докладывай обо всем, чего увидишь либо услышишь, - князь потрепал старика за седую бороду.
– - Как прикажешь, заступник наш...
– - Ступай.
Михеич, откланявшись, вышел из хором, аккуратно и тихо прикрыв за собой резные дубовые двери, а князь задумался, сдвинув брови.
– И этого чертеняку тоже обженить надоть ...
Двери распахнулись, и в зал вошли будущие родственники князя, боярин Никита с сыном.
–
– Афоня, подать меду!
– крикнул он в сторону...
***
Катерина сидела в беседке возле терема с букетом полевых цветов.
"Придет, не придет... Придет, не придет..." - думала она, отрывая у ромашки лепестки. Сзади к ней подошел Андрей.
– - Катерина...
– окликнул он ее.
Та обернулась, и молодой боярин, глядя на нее, от испуга попятился назад. Потом совладал с собой и ближе подошел к княжне.
– - Что стряслось с моей невестой?
– поинтересовался Андрей.
– - Захворала я. Теперь на меня не глянет и отец родной, уж не говоря о молодом
боярине, - и она принялась истошно вопить.
– Н-да, - Андрей задумался.
– Не стоит так убиваться. Это ж не проказа. Все образуется.
Катерина снова принялась рыдать.
– - Люди разное поговаривают...
– хлюпала она носом.
"Думаешь, я поверю в твою хворь, хитрая бестия?
– подумал усмехаясь Андрей.
– Как бы не так! Знаю, почто изуродовалась так. Избавиться от меня удумала? Придется тебя разочаровать - не отступлюсь я от тебя, уж дюже ладное приданое за тобой дают",
– - Меня за тобой, княжна, послали. Родители наши видеть нас желают.
– - Как же я в таком уродстве пред очи батюшки вашего покажусь?
– - Так же, как и пред мои очи показалась...
– съехидничал боярин.
Увидев размалеванную дочь, Василий растерялся и даже забыл, о чем разговаривал с Никитой. Тот тоже глаза выпучил и дара речи лишился.
– - Что с лицом твоим, дочь моя?
– возмутился государь.
– - Хворая я, батюшка. Нездоровится мне, морозно шибко...
– Не серчайте, гости дорогие, отлучусь на чуток, - попытался улыбнуться Василий и, взяв Катерину под руку, - отвел ее в сторону.
– Ты что ж это удумала? Опозорить родителя хочешь? Почто упорствуешь в дурости своей?! Удумала бунт учинить? Я живо тебя вразумлю. Евдокия!
– - Что, государь?
– поклонилась подбежавшая нянька.
– Запри ее, - начал он шепотом, чтобы гости не слышали.
– И пусть сидит в опочивальне своей, доколи не позволю показаться пред очи мои. Вон с глаз моих!
– закончил князь и вернулся к гостям.
– Катерина, матушка, что ты еще удумала? Зачем оспины такие мерзкие наставила на лице своем холеном и пригожем? Почто гнев у батюшки вызываешь?
– - Учить меня удумала?!
– сквозь зубы процедила княжна.
– Что ты, голубушка! Это я так, не подумавши, ляпнула. Глаша, разыщи Алевтину и Варьку и живо приготовьте баню государыне нашей, - распорядилась Евдокия по ходу дела, увидев в коридоре сенную девку, стоявшую без надобности.
Вскоре в опочивальню княжны
наполнять ее теплой водой.
– Ох, княжна, накличешь на себя беду. Почто отца - батюшку не слухаешь?
– сокрушалась нянька, снимая с нее дорогой сарафан, расшитый каменьями.
Катерина молча стояла, позволяя себя раздеть, потом забралась в лохань.
– Долейте горячей воды, а то студеная уж больно, - командовала Евдокия, засунув для пробы руку в лохань. Девчата подхватили ведра и унеслись из опочивальни за кипятком.
– - Ну, зачем тебе, голубушка, надобно было так мазать себя?
– - Ты не уразумеешь.
– - Ведь молодой боярин и впрямь подумает, что ты дурнушка.
– - Мне того и надобно.
– - И впрямь не уразумею, княжна...
– - Опостылел мне Андрей, другой мне люб!
– - Так ты замуж не желаешь?
– - Не желаю!
– Ах, вон оно что...Глупая ты еще, дитя мое, - тяжко вздохнула нянька, намывая плечи и спину юной госпоже.
– Разве ж ради любви замуж идут? Выходят, чтоб семью и детей иметь, чтоб жить в достатке и под защитой мужа. А любовь тут не при чем. Она позже появляется.
– - Как это так?!
Холопки приволокли ведра с горячей водой и стали подливать ее в лохань.
– ... Появляется с уважением к мужу, с заботой о нем и детях.
– Да нет же, Евдокия! Нельзя без любви под венец, да на веки вечные. Это ж грех адовый.
– Молода ты еще, голубка моя. Не все разумеешь о жизни. Полюбились год-другой и расстались, а очаг свой иметь будешь не один десяток лет. И дети радость нести станут. Ты поймешь, когда мужа познаешь, когда понесешь от него и разродишься первенцем. А покуда тебе не уразуметь, об чем я тут толкую тебе. Чудными кажутся тебе речи мои.
– - Ой, чудными няня.
– А жених твой ладный: и богат, и красив, и молод. И чего еще до счастия надоть?
– нянька стала обтирать свою подопечную, вышедшую из воды. Нарядив ее в чистый сарафан, она распорядилась убрать лохань и напоследок напутствовала Катерину.
– Одумайся, голубушка. Не гневи родителя, - с теми словами и вышла из опочивальни, закрыв дверь на ключ.
В городе гулянье началось. У реки, на поляне народ веселится.
Вечереет. Запалили костры. То тут, то там слышны песни да смех. Молодежь расселась вокруг большого костра и затянула песни: девчата запевают, парни подхватывают. Молодые милуются, парами по лесу гуляют, венки плетут, по реке на лодках катаются, а Катерина сидит одна в своей светлице у распахнутого окна и грустно глядит вдаль, на огоньки костров.
Как бы ей хотелось сейчас туда, к ним - к подружкам и друзьям - петь песни, прыгать через костер, водить хороводы, слушать были и небылицы и просто сидеть у огня с Берджу, чувствуя, как он сжимает ее ладони в своих...
В светлицу вошла нянька и поставила корзину с ужином на резной стол. Катерина упала ей в ноги.
– - Евдокия, пусти меня на свет божий!
– взмолилась девушка.
– - Что ты, княжна! Подымись. Бог с тобой, ласточка моя!
– - Няня...
– - Что ты, дочка! Государь приказал не выпущать тебя.