Эффект Доплера

Артемьева А.

После этого вопроса я рассказываю о погибшем брате-близнеце, который покончил жизнь самоубийством, так как мать над ними издевалась. Теперь она винит Сэм за случившееся, так как та могла всему этому помешать. А пожет, она не хочет винить себя, поэтому винит родную дочь. Насчёт брата, который до сих пор приходит к Сэм в кошмарах, я решил умолчать.

Я знаю, что не имею права решать за Сэм. Я не должен рассказывать её секреты. Чувство вины царапает мою грудную клетку изнутри. Мне хочется выть. Может, зря я рассказал, хотя… уже ведь поздно.

—

Я же всё верно понял — они знают, что Сэм здесь. Почему вы вернулись? — снова спрашивает Нат.

И я рассказываю о своей жизни с самого начала, говорю о Джуди, о том, что отец в детстве стёр нам память, довёл мою мать до сумасшествия, я говорю, что верю в неслучайность её смерти, и в виновность отца, подводя итог к самому главному. Я три раза шумно выдыхаю, прежде чем выдавить из себя то, что уже никогда не изменится, если я скажу.

— Я убил своего отца.

Глаза Умника округляются. Я зажмуриваюсь и ожидаю самого худшего. Сейчас он отшатнётся от меня, схватит за шкирку, вышвырнет за дверь, а Ариэль спрячет на втором этаже. Ведь я — чудовище. Молча, я сижу, зажмурившись, и жду, пока он ответит. Проходит целая вечность, я слышу посторонний голос. Ари смеётся в гостиной. Джуди весело лает на происходящее по телевизору. Удивительно, как много можно услышать, просто закрыв глаза.

— Хм, — выдавливает Нат. — Ты сделал это намеренно?

— Я защищал свою девушку.

— Ты любил её?

— Очень.

— Твой отец был плохим человеком?

— Хуже самого дьявола.

— Я верю тебе.

Эти слова обволакивают мой страх, словно бальзамом, и растворяют его, греют душу, заставляют все ужасные мысли по поводу будущего просто напросто раствориться на какое-то время. Теперь я не боюсь. Больше нет.

Сэм вваливается на кухню и радостно поёт:

— Давайте выпье-е-е-ем!!!

Мы с Натом настороженно переглядываемся, но я замечаю нескрытую улыбку на его лице. Он достаёт очередную бутылку, и я невольно задумываюсь, может он здесь в моё отсутствие решил заняться изготовлением алкоголя? Между прочим, прибыльное дело, если найти точку сбыта.

Боже, о чём я думаю. Нат курит. Нат пьёт. Нужно будет определённо с ним поговорить.

Уже через два часа мы пьяны в хлам. На самом деле, мне вовсе не хотелось пить, меня заставили. А Сэм… я до сих пор удивлён, почему она решилась на подобное.

— А говорила, что не пьешь, — невнятным тоном шепчу я ей на ухо, и делаю это так тихо, что меня слышит весь дом, включая, наверное, даже Ариэль, которая спит на втором этаже. Джуди нет рядом, значит, она ушла вместе с ней. Я вспоминаю о своей собаке именно в тот момент, когда её нет рядом. Она спит с ребёнком. И так всегда — мы вспоминаем о чём-то важном тогда, когда этого уже нет рядом. Я вдруг делаю громкую отрыжку, отшатнув от себя всех друзей и знакомых, но услышав, как они рассмеялись в ответ, я решаю сказать:

— Мне нужно увидеть свою собаку.

Всё нормально. Со мной всё нормально.

Пьяные мысли глупого человека. Нат и Сэм понимающе кивают.

Вторая, кажется, даже предлагает помочь. Правда, с глупой улыбкой на всю рожу. Я отказываюсь. Чем ты мне поможешь? Ты ведь сама пьяна.

— Сиди, — приказываю ей я, кое-как встаю и направляюсь в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Уже через пару минут, с горем пополам, я приползаю к кровати Ариэль и вижу спящую Джуди, которая словно котёнок, свернулась у ног маленькой девочки калачиком. Я трепаю её за уши и приговариваю:

— Я всё испортил, Джуд. Я всё испортил. Прости меня. Я так запутался.

Ари приоткрывает один глаз и с интересом смотрит на меня, приподняв бровь.

— Изв…ни, чт… разбу…ил, — поспешно тараторю я, в страхе глотая целые слоги.

— Мне снился кошмар, так что, спасибо, — выдавливает Ари, и из-за этих её слов, сказанных её маленькими губами, я решаюсь лечь рядом и погладить её по голове. Она утыкается мне носом в ямочку под шеей, и начинает умиротворённо дышать, словно я спасаю её, от чего бы там ни было. Я вновь чувствую себя героем. Неужели ради этого стоит жить?

— Я мечтала быть художником, — вдруг мне заявляет десятилетний ребёнок. — Этого хотела моя мама. А теперь она умерла.

— Я знаю, ты скучаешь по ней, Ари, — говорю я, едва сдерживая пьяные слёзы. Когда я под градусом, то становлюсь весьма эмоциональным. Маленький ребёнок потерял маму, которую, как ему казалось, он никогда и ни за что не потеряет. Мы в детстве думаем, что наши родители живут вечно. И когда мы осознаём ужасный исход под названием «скоротечность», именно тогда мы взрослеем. Каждый из нас знает это. Каждый через это прошёл. Мы знаем, что наши родители рано или поздно умрут. Я прошёл через это в пять. Ари в девять. Нат в свои неполных восемнадцать. Сэм потеряла брата в шестнадцать. Все мы кого-то потеряли. Без этого — никуда. С каждым днём мы осознаём неизбежное — чем дальше, тем хуже.

Спустя десять минут Ари засыпает, томно сопя мне в шею. Я обнимаю её во сне, надеясь, что на этот раз кошмары её не побеспокоят. В дверь тихо стучаться, и я молча посылаю сигналы о том, что Нат/Сэм могут войти. Это Сэм. Она вливается в комнату, стараясь устоять на ногах. Я, к счастью, лежу лицом к выходу, поэтому могу лицезреть её летящую походку. Через какое-то мгновенье она залезает на кровать, едва не падая с неё в эту же самую секунду. Я протягиваю ей руку, и она принимает мою помощь. Не отпуская моё запястье со своей мёртвой хватки, она шёпотом блеет:

— Меня чуть не вырвало сейчас.

Понимаю. Меня тоже. Но это должно было произойти. Мы должны были отметить то, что мы до сих пор живы. Это важно. Я не за решёткой. Сэм не у матери.

— Куда бы ты хотела уехать? — вдруг решаю спросить я. — Лондон? Может, Милан?

— Могила, — шепчет Сэм. — Я так устала. Пожалуй, сейчас не отказалась бы поспать в могиле.

— Этот твой чёрный юмор до добра не доведёт, — шепчу я в ответ.

— Кто сказал, что это шутка? — она грустно улыбается.