Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
Она посмотрела удивленно, вопросительно.
«Я люблю вас, Надя, будьте моей женой», - рвались наружу заветные слова... А он, хоть убей, не мог их произнести. Глотнув, словно задыхаясь, воздух, снова крикнул:
– Надя!
– И тише: - Какой сегодня прекрасный день. Посмотрите вон на ту березку, легкую, красивую, целомудренную... «Как вы Надя», - хотел сказать и запнулся.
– Березка?
– переспросила она, глядя на молодое деревцо.
– Чудесная березка! Если бы я умела писать стихи, обязательно сочинила бы что-то о березах. Недавно попалось мне на глаза стихотворение
– Она назвала известного поэта.
– Ничего... но мне показалось слишком рассудительно... Вы читали? Права я, как думаете?
– Безусловно. По-моему, поэзия - язык сердца, язык души. Рассудительность - яд для поэзии, так я думаю... Хотите, я вам прочту стихотворение о березке?
– Ваше?
Ефим не ответил и начал читать:
Веселый ветер струнами Играет над тобой.
О чем, березка юная,
В ответ шумишь листвой?
Он вроде бы ровесник твой,
Как раз тебе под стать,
И завлекает песнями За облака слетать.
Но ветру верить можно ли?
Он парень озорной,
Гарцует меж березами,
То к этой, то к другой.
И ты, зеленокудрая,
Упрямо смотришь ввысь.
Такое целомудрие,
Хоть в пояс поклонись.
– Светлое стихотворение, - сказала, немного подумав, Надя, - как будто оно не о деревце, а об очень чистенькой девушке.
– О вас... Оно ваше... Разрешите подарить его вам...
вместе с моим сердцем, - сорвалось с его языка.
Надя испуганно, пристально посмотрела на него. Глаза ее спросили: «Что означает - вместе с моим сердцем?»
Ефим понял ее немой вопрос, но ничего не ответил, хотя момент для признания в любви был более чем походящий. Зеленая тишина парка, тускло освещенная лучами заходящего солнца, ароматный, чуть движимый ветерком воздух, - это и еще что-то всесильное, необъяснимое должно было заставить его говорить, говорить, а ее, затаив дыхание, - слушать. Но он молчал.
...Они вышли из парка, когда уже сгустились поздние майские сумерки. Уродливым видением возник перед ними силуэт барака - Надиного общежития.
– Вот мы и дома, - сказала Надя и поправилась: - То есть, я дома. До свидания, Ефим. Не забудьте принести обещанную «Березку».
О, как не хотелось ему расставаться с Надей! Но он и не смел, и не думал набиваться к ней в гости.
– До свидания, - вымолвил устало, с досадой: снова не сказал ей самого главного, вот мучение! Когда же, он осмелится наконец? В следующий раз? А когда он будет?
– Знаете что, - словно что-то вспомнив, - сказала вдруг Надя, - если хотите, зайдите ко мне. Девушки на работе, поболтаем, перекусим. Я очень проголодалась. А вы?
– Как волк зимой, - возликовал Ефим, и куда девались его усталость, досада! Он схватил Надю за руку.
– Просто, замечательно! Спасибо!
Она удивилась.
– За что?
– Не спрашивайте. Мне так не хотелось уходить от вас... Я проголодался, как волк зимой, - повторил Ефим не очень оригинальное сравнение, пытаясь скрыть овладевшую им радость - побыть с ней еще часок-другой.
Надя отперла замок, открыла дверь, включила свет. Ефим замешкался на пороге. Снова поразила его скудность, неприглядность этого жилища. Среди отталкивающего
...В саду, у прогнившей ограды,
Вырос чудесный цветок,
И дышит легкой прохладой Каждый его лепесток.
Ни ливни, ни выстрелы града Его истребить не смогли.
Цветок распустился как радость,
Как символ бессмертья земли.
– Вы сегодня поэтично настроены, - с напускной игривостью сказала она, - трогательная миниатюра... Это тоже ваша?
– Давно написал, а вспомнил сейчас.
Ефим волновался. Как бывает часто, волнение одного человека мгновенно передается другому. Но если Ефим знал причину своего состояния, то Надя, испытывая необъяснимое беспокойство, спрашивала себя: «Что со мной? В чем дело?» Она пригласила его сесть, сунула какую-то книжечку в мягкой обложке. «А. И. Куприн. Гранатовый браслет», - прочел он.
– Вы, конечно, читали?.. Почитайте еще разочек. Стоит... А я приготовлю поесть.
– Она достала из тумбочки несколько свертков и отправилась на кухню.
Лет восемь назад Ефим читал «Гранатовый браслет». Тогда повесть не произвела на него сильного впечатления. Для молодого человека, выросшего в новом послереволюционном обществе, моральные устои которого порой были не безупречны, отношения между мужчиной и женщиной - опрощены, повесть была не совсем понятна, казалась старомодной, пожалуй, надуманной, но теперь... Глаза быстро побежали по строчкам. Драматическая и поэтическая история беззаветной, безответной любви скромного чиновника к блистательной княгине захватила его так, что он не заметил прихода Нади со сковородкой, издававшей дразнящий запах, в одной руке, с большим чайником - в другой.
– Ну, как?
– спросила она, ставя ужин на стол.
– Впрочем, обсудим после. Сначала давайте поедим.
Незатейливые яства были уничтожены молниеносно, чаепитие тоже не затянулось. Надя убрала посуду со стола, протерла клеенку, сбросила с ног свои громоздкие тупоносые туфли, забралась на постель, поджала под себя ноги, облокотилась на подушку... Бфим залюбовался ее непринужденной грациозной позой.
– Так успели вы дочитать «Гранатовый браслет»?
– спросила она, перехватив выразительный взгляд Ефима.
– Немного не дочитал, — ответил он, отводя глаза в сторону, — но дело не в этом. Я прекрасно помню окончание. История - уникальная, любовь - высочайшая, жертвенная...
– Ефим замолчал. Он спросил себя, смог ли бы вот так безнадежно любить Надю, находясь от нее по другую сторону пропасти.
– Видите ли, Надюша, - задумчиво проговорил он, - разумом я понимаю Желткова, завидую ему. Но должен признаться - на такое, увы, не способен. Готов на любые жертвы ради любимой женщины, только моя возлюбленная должна быть рядом со мной, отвечать на мою любовь посильной для нее взаимностью, как минимум...
– Он снова замолчал, ожидая, что она скажет.
– А вы смогли бы полюбить так?
– спросил неожиданно.