Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
Ефим не слышал ни слов, ни ее голоса, замер. Вдруг спросит: «Как дела в издательстве, когда книжка выйдет?» Что отвечать?
У него на душе отлегло, когда она продолжила:
– Я отварила кусочек судачка, теперь поешь или попозже?
Ему даже есть захотелось.
– Судачка? Да, поем, подать его сюда такого-разэтакого!
Надя вышла на кухню. «Пронесло-то пронесло, - думал он, - да надолго ли?.. Рано или поздно придется открыть правду. Наверно, было бы лучше сделать это немедля: какой тяжкий груз снял бы
Она принесла две тарелочки с рыбой и картофельным пюре, одну подала Ефиму, с другой села подле кровати. Рыба свежая, вкусная, оба уплетали ее с аппетитом, после пили чай. Помешивая ложечкой в стакане, Надя склонила головку, лукаво посмотрела на мужа.
– Фима, у меня огромная для тебя новость.
Он с любопытством посмотрел на нее.
– Может быть сам догадаешься? Нет, не догадаешься... Знаешь, - щеки ее разрумянились, она тихо смущенно прошептала: - у нас будет ребеночек... Не веришь? Да-да, у нас будет ребеночек! Я так рада! Я так долго этого ждала, Фима, родной мой...
Нет, Ефим не вскочил с постели, забыв о недуге и слабости, не схватил жену в охапку, не закружился вместе с ней по комнате, не осыпал поцелуями любви и благодарности, не воскликнул: «Наконец-то! Ура! Спасибо тебе, Наденька!»
Известие Нади ошеломило его, заставило почти физически ощутить могучие клещи капкана, в который он роковым образом попал. Только что он намеревался все ей рассказать... Но теперь, когда она так счастлива от ожидания материнства, от многих успехов мужа и радужных надежд - это стало совершенно невозможным... Он привстал с постели, обнял Надю, крепко прижал к себе.
– Радость моя...
– и внезапно почувствовал неодолимую слабость, головокружение, разомкнул объятья, обессиленный откинулся на подушку.
– Фима, что с тобой?
– Надя испугалась, увидев, как он побледнел.
– Не пугайся, это от великой радости... Это... сейчас будет лучше.
Она заботливо оправила постель.
– Успокойся, ляг поудобнее.
Он повиновался, полуприлег, отдышался. Надя увидела, что лицо его порозовело, села рядышком, стали мечтать.
– Будет у нас сын, Наденька, красивый, сильный...
– Умный, зеленоглазый и кудрявый, как папа, - добавила Надя.
– Милый, как мама, — добавил Ефим.
– Талантливый, как папа, - добавила Надя.
– Славный, как мама, - добавил Ефим.
Наверно еще тысячу добродетелей и выдающихся достоинств предначертали бы они своему предполагаемому сыну, если бы на пороге комнаты не появилась Лена. Она осведомилась о самочувствии Ефима, поманила Надю.
– Выйди на минутку.
О чем шептались женщины за дверью, Ефим не слышал. Надя скоро вернулась заметно озабоченная.
– Ты чем-то расстроена?
– Ничего... Лена попросила взять ее мальчика из садика. И, по возможности, два-три дня присмотреть за ним. Муж поздно приходит с работы, а ей придется некоторое время побыть в больнице, недолго.
– В больнице? Что с ней?
– Она не больна, она идет... Ей будут делать аборт.
«Аборт»!
– прозвучало для Ефима, как выстрел.
Никогда ранее не задумываясь по поводу такого вроде бы обычного способа избавиться от нежеланного ребенка, он сейчас не мог понять, почему Надино сообщение вызвало у него подспудную тоску, даже отчаяние, до боли сжавшее сердце.
– Ты что молчишь? О чем задумался?
– не дожидаясь ответа, Надя грустновато сказала: - Лена рарстроида меня этим известием. Не знаю почему,,. И ты нос поверил, не отпирайся, вижу,., Странно...
Сильный порыв ветра с треском распахнул большую форточку, сквозняк смахнул со стола салфетку вместе с пустыми стаканами, посуда с лета ударилась о дверь, разбилась вдребезги. Ефим вздрогнул. Надя кинулась к форточке, надежно заперла ее, принесла с кухни веник и совок, смела осколки, унесла в мусорное ведро.
– Хорошая примета, - сказала возвратясь, - посуда, говорят, бьется к прибыли, к добру.
– Возможно, - не сразу отозвался Ефим, - к прибыли, к добру? Да будет так, - с убийственной ясностью он представил себе роковую безвыходность своего положения.
Шальная настырная вьюга Отчаянно рвется в окно...
Опять, дорогая подруга,
В душе, как в подвале, темно...
Строки мгновенно вспыхнули в воображении. Но он словно нажал на стоп-кран. «Прочь пессимизм, хватит!
– приказал он себе.
– Ты забыл, что, волей Божьей, осенью станешь отцом? У тебя будет сын... Или доченька, беленькая и милая, как Надюша... Какие неприятности могут затмить эту сверкающую приятность?! Ты будешь па-пой!..» Радость переполнила его, он чуть было не закричал «Ура!». Но вдруг отчетливо услышал настойчивый, пугающий стук в дверь... Треск распахнутой порывом ветра форточки, звон осколков посуды... Надя стоит у кровати, видит Ефим, шевелятся ее губы: «Нет, Лена не больна, ей будут делать аборт».
«Аборт, аборт», - все усиливающимся эхом прокатывается по комнате, выбивает окно, исчезает... Ефима оглушает тишина...
Несколько дней и ночей из реального мира он переплывал в мир отвлеченный, муаровый, полный грез, видений, населенный знакомыми и незнакомыми людьми, близкими, далекими, давно ушедшими в небытие.
От бессонницы и тревоги Надя совсем извелась. Врачи настоятельно просили, нет, требовали поместить Ефима в больницу. Она наотрез отказывалась: ведь направляли-то они ее умного, талантливого мужа не куда-нибудь, а в психиатрическую больницу, проще - в сумасшедший дом. Нет, на это она ни за что не согласится.