Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
– Головные боли, бессонница, раздражительность. Все это следствие, а причина...
– Причина указана в направлении: травматическая энцефалопатия после тяжелой контузии.
– Если только это!
– Не совсем понимаю вас.
– У меня, доктор, болезнь социальная: конфликт с действительностью. Для таких индивидуумов, как я, условия жизни неподходящие - верховенство произвола и беззакония, надругательство над личностью.
Беспечность, улыбку как ветром
Ефим рассмеялся:
– Что, Иван Петрович, и в сумасшедшем доме есть все-слышащие уши? Вы тоже боитесь?
Канатчиков забегал глазами, как пойманный с поличным школяр, вымученно улыбнулся, покосился на свои наручные часы.
– Гм... Нам придется прервать беседу: через десять минуть совещание у главного, так что...
Придя в палату, Ефим увидел на тумбочке сверток и конверт. Надиным почерком на нем было написано: «Сегалу Е.М.». «Фима, родной, - писала Надя, - очень волнуюсь за тебя. Если можешь, черкни пару слов. Ничего не скрывай. Целую, Надя».
До чего же он обрадовался этой весточке!
– Внизу ждут вашего ответа, - сказал вошедший в палату Володя.
Не мешкая ни секунды, Ефим написал Наде сверхуспокоительное письмо.
– А как передать его жене?
– спросил Володю.
– Давайте.
– И, вернувшись минуты через две, доложил: - Все в порядке.
– Попируем?
– предложил Ефим, распаковывая приношения Нади.
– Охотно! У меня от воскресной передачи тоже кое-что осталось.
Общими усилиями они собрали «роскошный стол»: полукопченая колбаса, кильки, сыр, сливочное масло, печенье, конфеты. Пир - так пир! Наполнили стаканы кипятком, чуть подкрашенным заваркой, чокнулись обжигающими руки стаканами: «Будем здоровы!»
Глядя на Володю, уписывающего все подряд, Ефим последовал его доброму примеру.
В палату вошла медсестра.
– Приятного аппетита, молодые люди! Я на минутку, сообщить Сегалу, что записку его жена получила. Мы ее насчет вас успокоили.
– Большущее спасибо, - сказал Ефим.
– Да-а...
– прибавил он, когда сестра ушла, - у нас в отделении не то, что в третьем, можно считать, полная демократия.
Володя с любопытством глянул на Ефима.
– А вам откуца известны порядки третьего? Это буйное отделение.
– Из рассказов одного моего приятеля. Он там побывал.
– Ефим помолчал.
– Ладно, не буду вам голову морочить: приятель тот - я, собственной персоной.
–
– у Володи изумленно вытянулось лицо.
– Полноте, чепуха какая-то!
– Не верите? Тогда слушайте.
– И Ефим рассказал историю с Яшкой-кровопийцей.
– Мне тогда повезло, в кармане оказался документ о контузии. Поэтому мне и прописали пребывание под широким, добрым крылом доктора Бориса Наумовича Котляра.
– Бориса Наумовича? Так это же наше местное светило! Величина! Профессор! Я с ним немного знаком. Хороший человек.
– Да, - согласился Ефим, - дай ему Бог здоровья. Он спас меня, поставил на ноги, дал возможность еще раз вернуться в строй.
– А что было дальше?
– Дальше? Дальше последовала эпопея, которую сходу изложить просто невозможно. У нас, я предполагаю, времени впереди достаточно. Как-нибудь расскажу.
– Все же с этим Яшкой вы впоследствии виделись?
– Не только виделись. Я, признаться, имел определенную возможность насолить ему, когда работал в заводской многотиражке.
– Ну, и?..
– Эх, захлестнули меня дела да события! Закрутили, завертели. На заводе повстречались типажи поколоритнее Яшки, он перед ними ягненок... Хотя и не исключение в стане власть имущих, он, скорее, тоже плоть от их плоти, кость от кости. Поди-ка, оторви его от той плоти. Достань!
Володя опустил красивую чубатую голову, задумался. Когда поднял глаза - ахнул: Ефим лежал навзничь, открытыми, остановившимися глазами смотрел в какую-то точку мимо Володи. Щеки его побелели, губы что-то шептали.
Володя бросился за дежурным врачом...
Немало дней и ночей Ефим так и не обретал ясного сознания.
– Болезнь протекает своим чередом, - говорил Канатчиков, - ничего страшного.
Однажды в палату пришел Борис Наумович, Ефим узнал и не узнал своего старого друга.
– Крепко переутомились нервишки у Сегала, - сказал Борис Наумович, - вот и отдыхают, закон самосохранения действует, организм защищается. Все обойдется, парень стойкий, я его помню... Следите, чтобы спал.
...Настал день, когда Ефим пришел в себя окончательно. Назавтра Наде разрешили свидание с мужем. Больничный парикмахер накануне побрил, постриг его. Выглядел он спокойным, аккуратным, но очень бледным.
Тревогу, растерянность, радость - все выразило подвижное лицо Нади, когда она увидела Ефима. Оба побежали друг другу навстречу, обнялись. Не поцеловались. Этого они никогда на людях - по молчаливому сговору - не делали. Уселись на два свободных стула в углу коридора.