Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
– Скоро пять, - поправил Ефим.
– Пять! Как бежит время... Вы, я слышал, уже успели жениться?
– Да, и очень счастлив.
– Давно женаты?
– Четвертый год.
– Дети у вас есть?
– Ждем... В недалеком будущем.
– Когда именно?
– с заметным интересом спросил профессор.
– Точно не знаю. Наверно, месяцев через семь. Я жду ребенка. Я не могу вам сказать, как. Мне уже четвертый десяток покатил. Если не теперь, то когда же?
– Да-да, разумеется...
– не сразу
– Отцовство - штука весьма... Как вам нравится ваш лечащий врач Иван Петрович?
– он почему-то изменил тему разговора.
– А если я скажу вам, что он мне совсем не нравится? Канатчикова из него не выйдет, ручаюсь! Он был лечащим врачом Жуковского, моего соседа?
– Да, - не совсем твердо ответил профессор, видимо, стараясь понять ход мыслей Ефима.
– Простите за любопытство, а от какой психической болезни его лечили? Жуковский - завидно здоровый человек. Это прекрасно знает и врач Канатчиков. В прошлом веке Чаадаева объявила сумасшедшим царская охранка. Теперь постыдную акцию в отношении Жуковского осуществляет бериевская охранка, то бишь Лубянка - «бдительный страж революции!».
– Прекратите, Сегал, довольно!
– с несвойственным ему раздражением и бесцеремонностью прервал Борис Наумович.
– Оставьте ваши нелепые догадки при себе! Иван Петрович уже поставил меня в известность о ваших сомнительных высказываниях. Хоть здесь и особая лечебница, но все же надо знать меру.
– Ах, уже успел поставить в известность!
– вскипел Ефим.
– А он случайно не доложил вам, что он, врач, нарушил святую клятву Гиппократа: согласился почти год держать под замком в сумасшедшем доме абсолютного здоровяка и умницу?! Как мог медик решиться на такое?!
– разошелся вовсю Ефим.
Опустив массивную черно-кудрявую, уже седеющую голову, Борис Наумович молчал. А Ефим прервав на мгновение горячую тираду, вдруг понял, что его обвинительная речь в адрес Канатчикова беспощадно обличает и профессора Котляра, без ведома и трусливого согласия которого рядовой врач не посмел бы стать пособником произвола.
Усилием воли Ефим остановил себя, другим тоном мягко, доброжелательно сказал:
– А вы, Борис Наумович, за эти годы очень преуспели на своем поприще. Рад за вас. — Голос Ефима звучал вполне искренне.
– Спасибо, - Борис Наумович облегченно вздохнул, выпрямился, - знаю, это от души, точнее, от великодушия... И вы могли бы многого добиться, если бы помнили мое прощальное напутствие перед выпиской в сорок четвертом, помните?
– Дословно: «Правду пусть ищут другие, кто покрепче здоровьем. Острые углы не для вас. Пообещайте не лезть на рожон...». Верно?
– Верно... Очевидно вы пренебрегли моим советом. Почему?
– Вспомните, я вам тогда ничего не обещал. И не мог обещать. Может быть, вам приходилось слышать или читать слова Державина:
Борис Наумович задумался.
– Мне не приходилось слышать такое высказывание. Я все-таки медик, не литератор. Да-да медик, - решительно повторил он, - а вы - больной. Я обязан, нет, я очень хочу, если уж не совсем вылечить вас, то уж, по крайней мере, укрепить ваши нервишки. Лечить вас отныне буду лично я, думаю, так будет лучше.
– Вот Канатчиков-то расстроится, - не выдержал, съязвил Ефим.
Борис Наумович глянул на него с укоризной, достал из стола историю болезни Сегала, деловито сказал:
– Приступим. Рассказывайте о самом главном, что приключилось с вами за эти годы и на работе, и в семейной жизни.
Около часа записывал доктор исповедь Ефима.
– Все?
– спросил устало.
– Все, - устало ответил Ефим.
– Диву даюсь, - помолчав, произнес вполголоса профессор Котляр, - как вы еще после всего этого живы. Страшно.
Оба опять помолчали, отдыхая, один - от услышанного, другой - от воспоминаний.
– М-да!
– нарушил тишину доктор Котляр.
– Значит, вы ждете прибавления семейства? Сына или дочку родит вам жена - одинаково доброе событие в семье. Но, Ефим Моисеевич, при вашем положении, с вашим здоровьем, с вашей установкой вообще... Понимаете...
– Не надо, не продолжайте, Борис Наумович, - возбужденно прервал Ефим, - я понимаю, куда вы клоните... нельзя, не время иметь ребенка? Так?! Отвечайте же! Что же вы молчите?
Раздался стук в дверь.
– Войдите! — с живостью отозвался профессор. Появилась медсестра.
– Борис Наумович, пришла жена больного Сегала. Она в приемной. Можно провести ее к вам?
– Да-да, непременно, - поспешно приказал доктор Котляр.
– Видите, голубчик Ефим Моисеевич, как славно вышло. Немного побеседую с вашей супругой, потом разрешу вам внеочередное свидание. Пока, прошу, ступайте к себе, успокойтесь, не думайте ни о чем плохом... Кстати, я распорядился никого в вашу палату не помещать. Завтра же начнем курс лечения.
Придя в палату, Ефим не включил свет. Сел на кровать, мысленно вернулся к разговору с профессором. Разговор прервался на самом важном месте, исключительно важном для него и Нади, об их будущем ребенке... Будущем ребенке?.. Ефим похолодел: профессор дал понять ему, что ребенка не должно быть, он не должен появиться на свет.
И в сердце Ефима мгновенно перемешались отчаяние и неукротимая ненависть к бесчестному, как он считал сейчас, профессору Котляру. Ирод в белом халате, терзался он, наверняка уговаривает в эти минуты Надю отказаться от рождения ребенка. Какой же холодный, безжалостный человек, кипел Ефим.