Ефим Сегал, контуженый сержант
Шрифт:
«Неплохо, все обернулось неплохо», - повторял он мысленно, неспешно шагая по тротуару. Что ж, можно поработать и в военной промышленности. Государству польза будет. А на его долю в грядущей жизни может быть и радость выпадет. Ну, прежде всего, радость творчества. Он веровал: ждет его удел избранных. Ведь он - поэт. Стихи пишет давно, некоторые из них напечатал в разных изданиях еще до войны, появлялись они и на страницах фронтовых газет. И теперь, конечно, самое время развить дарование, выйти на свою поэтическую тропу.
А радость любви?.. От
С жадным интересом разглядывал Ефим встречных: оказывается, есть мужчины в гражданской одежде, женщины без белых халатов. За фронтовые годы, неоднократные пребывания в госпиталях он почти отвык от людей в самой обычной, невоенной экипировке. А на детей и вовсе смотрел, как на чудо. По натуре мягкий и даже несколько сентиментальный, он питал к ним всегда особую нежность. И вот они перед его взором - такие милые, славные, каждого взял бы на руки, с каждым поиграл бы!
«Как знать, - сладостно размышлял Ефим, - может быть, через несколько лет будут у него и свои малыши...» Он так жаждал стать отцом! Но до войны как-то не довелось ему повстречать ту единственную, которую назвал бы своей женой. В сорок втором, во время трехмесячного отпуска после ранения ног он познакомился во Владимире с вдовой-солдаткой, инженером Клавой Серегиной, женщиной красивой, белокурой, с умными лучистыми глазами; подружился с ее трехлетней дочуркой Катюшей. Короткой, но жаркой была любовь Ефима и Клавы, расстались «до свидания» после войны. Она писала ему на фронт, потом весточки от нее стали реже, наконец, несколько писем Ефима и вовсе остались без ответа. И вот теперь, шагая к трамвайной остановке, он почти в каждой встречной женщине с девочкой видел, хотел видеть, Клаву с Катюшей.
Неширокая окраинная улица Москвы. По ней со звоном и грохотом бежали красные с белым трамваи. Трамваи!.. Три года Ефим не видел их. К остановке подошел показавшийся ему праздничным трамвай «В». «Верочка», - прошептал про себя Ефим (московское прозвище трамвая маршрута «В») и с удовольствием втиснулся в переполненный вагон.
Демобилизованный сержант Советской Армии Ефим Моисеевич Сегал следовал на пересыльный пункт Мосгор-военкомата, на «гражданку».
Глава вторая
На пересыльный пункт Сегал явился после полудня. Дежурный лейтенант, которому он вручил направление из госпиталя, записал данные о бывшем сержанте в толстую тетрадь.
— Через пару-тройку дней, — сказал он, — за вами явится представитель военного предприятия. А пока можете отдыхать.
Лейтенант проводил Ефима по длинному коридору, пропитанному специфическим казарменным запахом, открыл одну из дверей в большую продолговатую комнату. Вдоль грязно-бежевых стен — два ряда железных коек, накрытых серыми одеялами. Тумбочки. На двух сдвинутых койках играли в карты солдаты.
Огромный детина с погонами старшины скомандовал:
– Встать!
– Человек тридцать торопливо вскочили с мест.
– Смирно! Товарищ лейтенант!..
– Вольно!
– прервал лейтенант.
– К вам пополнение. Свободные койки есть?
– Найдется, товарищ лейтенант!
– Устройте сержанта!
– приказал лейтенант и вышел.
Сегал положил вещмешок в указанную тумбочку, шинельку - на кровать, осмотрелся.
– Здорово, орлы!
– сказал нарочито важно.
– Здорово, сокол, коль не шутишь, - в тон отозвался рыжеусый солдат.
– Отвоевался?.. Мы тоже... В подкидного играешь?
– И не ожидая ответа, весело подмигнул: - Присаживайся, дополнительные погоны подвесим.
Все засмеялись. Сегал подсел к играющим.
– Кем воевал?
– Пулеметчиком.
– Работенка стоящая... А с чем в госпитале валялся?
– Контузило малость.
– С малостью из армии не отпускают... Зачем короля дамой кроешь? Она не козырная.
В безделии и нехитрых развлечениях двое суток на пересылке прошли незаметно. На третьи, вскоре после завтрака, явился лейтенант.
– Всем выйти во двор, построиться!
– Видать, покупатель за нами прибыл, - сказал старшина.
И действительно, по двору в сопровождении лейтенанта браво прохаживался высокий упитанный мужчина лет под сорок в новенькой, ладно сшитой форме цвета хаки, в блестящих, облегающих толстые икры хромовых сапожках. Розовость шеи подчеркивал белый подворотничок «сталинки».
– Фартовый! — вполголоса заметил старшина.
– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– отчеканил по-военному «фартовый».
– Здравия желаем, товарищ командир!
– дружно ответил строй, вызвав у того довольную улыбку.
На «покупателе» не было погон, форменная с голубым ободком фуражка — без звездочки. Но одет чисто, стало быть, не простой - начальство. Встретили по одежке, не сговариваясь, назвали командиром.
– Так вот, дорогие товарищи бывшие фронтовики, - громко сказал он, - я - представитель отдела кадров Н-ского моторостроительного завода. Рабсила, каковой вы сейчас являетесь, требуется нам, как говорится, позарез!
– «Фартовый» картинно провел рукой по едва заметному кадыку.
– Поэтому беру вас, как говорится, чохом. Документы на вас у меня тут.
– Он потряс «министерским» портфелем.
– Словом, айда за мной, на завод!
Колонна вышла из широких ворот казарменного двора и с «министерским» портфелем во главе отправилась на трудовой фронт.
Новобранцы трудового фронта были одеты и обуты под стать сержанту Сегалу - кое-как, кое в чем, привязанные к вещмешкам котелки постукивали в такт шагам. Некоторые солдаты прихрамывали. Невысокого роста Сегал шел среди замыкающих. Ему хорошо была видна вся колонна, в своем убогом, потрепанном одеянии резко контрастирующая с вышагивающим впереди «фартовым».
«Что за тип?
– неприязненно думал Ефим о «покупателе».
– Война, голод, разруха, страдание. А этот будто бы только-только с курорта вернулся. Ишь как разъелся... Почему он не на войне?»