Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II
Шрифт:
— Ну, напугал! — обрадованно сказал Гетьмап. — Я же говорил, что не может такого быть, чтобы без моей санкции. Но… Хвалю, сынок! Проверить надо все версии, а эта версия никому в голову не пришла. — Гетьман укоризненно взглянул на своих генералов. — Продолжим.
В этот момент в конце стола на перекладине буквы «Т» раздается настырный телефонный звонок — уверенный в себе телефонный звонок, не какой-то там колокольчик. Гетьман бегом направляется к вертушке, снимает трубку и начинает очень уставшим голосом произносить:
«Здравствуйте, Юрий Владимирович, да, Юрий Владимирович, нет, Юрий Владимирович, да вот, сидим тут, шевелим мозгами, ищем, к утру обязательно найдем, кровь из носу. Спасибо,
И положил трубку. И так горестно схватился за голову, что мне захотелось подойти, похлопать его но спине и успокоить: ничего, товарищ Председатель УКГБ, ничего, как-нибудь обойдется, не надо на себе последние волосья рвать. Я еле сдержал себя. Погоревав с минуту, Гетьман оставил в покое свою голову и объяснил: «Не спится что-то Андронычу. Полная Луна, говорит, сердце, бессонница. В Киеве, спрашивает, тоже Луна видна?… Заехал он в половине третьего ночи на Лубянку немножко поработать — ну-с, что тут у пас новенького? Ему докладывают. Здра-асьте, Сидор исчез! Вот, позвонил мне, сочувствует. Подсказывает: „Запил, наверно, старик под День Победы. Или по бабам пошел. Вы уж найдите его к утру, ладно, товарищ Гетьман?…“ Покажет он нам Луну… Что будем делать, сынок?»
А я что— то такое уже почувствовал…
Вроде какая-то крупная дедуктивная мысль клюет в глубине подсознания, вроде круги но воде побежали… Но трудно вытащить. Надо бы аккуратно подсечь, подвести к берегу, а потом достать сачком… но никак не могу сформулировать…
«А ты формулируй, пробуй, пытайся! Расставляй слова — как получится, можно и с матом».
Ладно, начинаю подбирать слова:
«Не дает мне покоя этот… Который… С подозрительной фамилией… Который спит в вытрезвителе…»
«Кто, Левко Блакитный? — удивляется Гетьмаи. — Он-то тут при чем? Нормальный тихий бендеровец. Вообще-то, Левку можно любые дела шить, но к проблеме Сидора он никакого отношения не имеет».
«Нет, нет, не Левко. Другой. Который спит с футболистами в шестом вытрезвителе. Шестой вытрезвитель — это где, на Чоколовке? А телефон Элеоноры Кустодиевой начинается на „272“ — значит, она на Чоколовке живет».
«Так, так, так… Ну?»
«Может быть, это…»
«Что? Формулируй!»
«Может быть, все-таки Сидор с вокзала к Элеоноре пошел, но не дошел? Оттого купчиха такая и злая, что этой ночью не тронутая? Поставьте себя на место Сидора… Провожал боевых друзей-подруг. „Вагончик тронется, вагончик тронется, перрон останется…“ Подруги уехали. Вышел Сидор на Привокзальную площадь. В меру пьян. На взводе. Взвелось у него. Взгрустнулось ему. Настроение приподнятое. Все у него приподнято, значит. Многоразовый челнок взвелся, на подвиги его тянет. Позвонил графине — купчихе, то есть, — так, мол, и так, есть производственные вопросы, не угостите ли кофейком? Она в ответ: „Что ж, заходите, Владимир Кондратьевич“. Купил Сидор букетик фиалок и пошел но шпалам к графине — там недалеко…»
«Ну, ну, ну…»
«Стал переходить Воздухофлотский проспект. А там на каждом углу милицейские посты. А Сидор — прямо на красный свет. И нетвердой походкой — лишняя рюмка в „Кукушке“ дает себя знать. Менты видят — какой-то ирпенский жлоб прет прямо на них. У Сидора же па лбу не написано, что он — Генеральный конструктор лунного челнока. Он же без орденов ходит. О нем весь Киев знает, но кто его видел? А менты — они вообще не киевские. И они к нему по-хамски: „Иди сюда, старый козел, а ну, дыхни!“ А Сидор их — культурным наречием на „н“ из пяти букв. А они его — в шестой вытрезвитель».
«Оригинально рассуждаешь, сынок. Нет, в этом что-то есть, но твоя версия не проходит по одной-единственной причине — в вытрезвителе номер шесть никакого Сидора нету, а спит там футбольная команда да еще какой-то пьяный в дупль слесарюга Иванов».
«Вот!»
«Что
«Вот именно это я и хочу сказать!» — скорее нагло, чем уверенно отвечал я.
«Да почему же Сидор — Иванов?!»
«Да потому, что фамилия подозрительная!» «Tyts-gryts, baranyi yaytsa! [88] Какая фамилия подозрительная?!. Иванов, что ли?!»
88
Что за чепуха! (интерн.)
ГЛАВА 4. Людоед в мышеловке
Ястреб знает, как выглядит петух изнутри.
Гайдамака очень спешил, он должен был успеть отомстить дуче за смерть графини Л. К., но Муссолини могли перехватить партизаны или, что еще хуже, американцы, или, что совсем плохо, немцы — ходили слухи, что группа Скорценни со своими парашютами и дельтапланами где-то рядом.
Погода была отвратительной, продолжался сезон crachin, [89] стоял собачий холод, цвели вишни, tenente Alesandro вспомнил станцию Блюменталь. После Медзегры Мыкола свернул с шоссе иа другую дорогу, ту самую, узкую и безлюдную. Дорога поднималась вверх к Бонцаниго. Здесь все было знакомо, Гайдамака сложил карту и засунул в планшет. Эта местность называлась Джулино ди Медзегра. Здесь, на одном из поворотов, он приметил удобное место: немецкие пропускные ворота — они перегораживали дорогу, раньше здесь всегда стоял немецкий патруль. Мыкола остановил машину, Гайдамака вышел из нее и снял предохранитель со своего всегда безотказного шмайсера. Все же следовало проверить оружие. Здесь можно было спокойно стрелять, одиночные выстрелы не привлекали внимания. Раздался выстрел, все было в порядке.
89
Мелкий пронизывающий дождь (фр.).
Проехали вверх еще немного. За поворотом показался знакомый домик дона Карлеоне. Он прижимался к скалистой горе посередине крутого склона, к нему вела лестница, вырубленная прямо в камне. Джузеппе Верди, одетый в белый старый макинтош дона Карлеоне, уже поджидал их внизу на Дороге с велосипедом и с бутылкой виски; его красный нос сделался лиловым от холода, но старик был на удивление трезвый.
— Ты уже здесь?
— Только не в доме, командир, — напомнил Джузеппе, шмыргая носом. — Так папа просил.
Гамилькар неопределенно кивнул старику.
— Хочешь хлебнуть? — спросил Джузеппе.
— Нет.
— А я выпью. — Джузеппе глотнул неразбавленный виски и спросил о самом главном: — Ну, как ТАМ?
— Не спрашивай.
— Я слышал, ты уже заделался императором.
— До фени. Не спрашивай.
— Тогда я уйду, не хочу смотреть.
— Зачем же ты пришел?
— Я потом посмотрю. Не оскверняй дом, командир. Семэн и Мыкола, кажется, тоже узнали макинтош папы Карла— Павла, когда Джузеппе проходил мимо них.
Гайдамака с колдуном поднялись к дому, открыли дверь запасным ключом, Гайдамака вошел в знакомую комнату, колдун остался в дверях.
На стене висел всесокрушающий «Большевик» Бориса Кустодиева. Муссолини стоял у кровати в мундире, в форменном фашистском берете и в толстом расстегнутом цивильном пальто горохового цвета. Постаревшая Кларетта Петаччи лежала одетая, укрывшись одеялом. Муссолини с ужасом посмотрел на страшных людей в американской форме и прошептал:
— Кто вы?!
Нижняя губа Муссолини дрожала. Гайдамака ответил: