Его большой день
Шрифт:
— Передайте мужу, что мы шлем ему привет и ждем.
— Передам, передам, — кивнул бача, выходя.
Со двора они услышали, как он успокаивает лающего Грома.
Мать разрезала сыр на три части. Одну дала Зузанке, вторую — Йожо, а третью велела отнести Никите.
— А тебе, мама? — спросил мальчик.
— Да я… не люблю такой сыр, — ответила она.
— Любишь, мама, только хочешь, чтобы нам досталось больше. Возьми у меня, — настаивал Йожо.
И напрасно мама отказывалась, ей пришлось все-таки
После обеда Йожо понес треть сыра Никите. Тот взял нож и тонко его нарезал. Один ломтик — себе, один — Йожо, хотя мальчик сопротивлялся. Ломтики сыра таяли на языке. Тем временем Йожо рассказал Никите о весточке с гор.
Никита обрадовался:
— Ну вот и хорошо! По крайней мере не буду торчать дни и ночи в этой сырой дыре. В лесу привольнее и дышится легче. Эхма! Скорее бы пришли!
Йожо в тот день пробыл у Никиты недолго. Надо было еще забежать к Габо.
Сообщить и ему, что скоро отправятся в лес и они, потому что Йожо верил: отец возьмет и его с собой…
В ту ночь, часов в одиннадцать, тишину нарушил гул самолетов. В этом не было ничего удивительного. Ведь самолеты летали каждую ночь, нарушай тишину своей монотонной мелодией: у-у-у-у-у…
Гул, сначала заглушаемый расстоянием, постепенно все приближался, и наконец самолеты загудели над головами Хорватовой и Йожо, которые вышли на порог.
— Глянь, мама, — показал мальчик на гору Кляк, темневшую на фойе более светлого неба: там, как маленькие лампочки, светились огни.
И гул самолетов доносился оттуда.
— Сбрасывают, — шепотом проговорил мальчик.
— Что? — не поняла мать.
— Ну, парашютистов и оружие…
— Правда?.. Боже мой, что же теперь будет?
В голосе матери мальчик услышал страх. Но он не придал этому значения и сказал с восторгом:
— Да это ведь помощь нам прислали!
— Понимаю, сыночек. Помощь… Я и радуюсь, что наступит конец нашему горю, и все-таки страх меня берет, как подумаю, что еще нам придется пережить.
Гул самолетов стал понемногу отдаляться. И огни под Кляком побледнели, стали мерцать, как светлячки, а потом сразу исчезли, как будто их никогда и не было.
— Пошли в дом, — позвала мать сына, — становится холодно. — Она вздрогнула.
— Мне не холодно.
— Пойдем… Нечего по ночам стоять во дворе. — Она взяла его за руку и увела в дом.
Не успел еще Йожо уснуть, как в оконное стекло кто-то три раза постучал: тук, тук, тук. Стук был мягкий, негромкий.
Через мгновение стук трижды повторился.
И снова тишина.
Мать поднялась и отворила окно. От неожиданности у нее перехватило дыхание. Она ждала этой минуты, знала, что она наступит, и все-таки волновалась. Перед ней в темноте стоял ее муж Ондрей Хорват.
— Открой.
Мать бросилась к
В дом вошли шесть человек с дочерна заросшими лицами. От них пахло хвоей. Как будто сам лес ввалился в кухню.
— Свет не зажигайте, — сказал Шимак. — И в темноте разберемся.
Йожо в комнате впопыхах одевался. Но чем больше он спешил, тем медленнее получалось, обе ноги попадали в одну штанину. Потом влетел в кухню и бросился отцу на шею:
— Папа!
— Ну, ну… Спокойнее, — мягко сказал Хорват и прижал мальчика к себе.
— Я пойду с вами, папа. И Габо Ганзелик тоже.
Партизаны подмигнули друг другу и тихо рассмеялись.
— Никуда вы не пойдете, ребята, — вмешался учитель Шимак. — Ваше дело здесь внимательно за всем наблюдать и сообщать об этом нам через бачу Брнчалу. Он будет частенько наведываться во «Взрыв».
Йожо сразу повесил нос: ведь ему так хотелось в горы. Как переменился учитель: всегда был гладко выбрит, а теперь совсем оброс.
Йожо, конечно, хотелось в горы, но он быстро успокоился: полученное задание было серьезным и важным. Да, он будет присматриваться ко всему, что представит интерес, и рассказывать баче.
— Жена, приготовь-ка чаю, — сказал Хорват, и она, склонившись над плитой, стала разводить огонь. — А мы пока пойдем, — обратился он к остальным.
Они вышли. Йожо отправился вслед за ними.
Прежде всего Хорват зашел в «шестерку». Никита сидел у передатчика.
— Готовься, Никита!
Никита выключил аппарат и сказал:
— Наши на Кляке получили подкрепление. — Потом вышел к тайнику с оружием.
Партизаны навешали на себя столько, сколько могли унести. Потом закрыли тайник, и Выдра сказал:
— Придется еще разок прийти.
— Если бы только разок… Даже за два раза вряд ли все перетащим, — махнул рукой учитель.
Обвешанные винтовками, автоматами, обоймами и мешочками с патронами, они вернулись в кухню. Хорватова тем временем завесила окно одеялом и старым пальто, зажгла керосиновую лампу.
На стол поставила семь чашек чаю, приятно пахнущего липовым цветом.
Пили торопливо, стоя. Лишь время от времени кто-нибудь ронял словцо.
Хорватова сказала:
— Знаете, кто вас предал?
Они посмотрели друг на друга, молча пожали плечами.
— Жена Грегоры. Старик ей проговорился, а она разнесла дальше, пока не попало туда, куда не следовало.
— А, Грегора… — сжал кулаки Ганзелик. — Он всегда такой был. Одно слово — болтун.
— Помните, что я говорил, когда его принимали? По-моему вышло, — рассердился Хорват.
— Его тоже забрали, — добавила мать Йожо.
— Это мы знаем, а вот то, что он предал, для нас новость. Как это нам сразу в голову не пришло?