Его Искушение
Шрифт:
Смотрит мне в глаза и там на дне бесцветных льдин столько чувств, когда спрашивает:
— Позволишь мне увидеть сына, примешь меня?
И в его охрипшем голосе такая надежда, что у меня сердце
Иван Кац. Кровавый Ваня. Впервые просит.
И в каждом слове решимость принять от меня отказ, хотя может заставить. Идет против собственной сути и смотрит так, словно испил океан боли до дна, а ведь так и есть…
Я чувствую его, ощущаю его страдание и понимаю, что этот храбрый мужчина прошел сквозь пекло в одиночку, отстаивая право на жизнь для своей семьи.
— Поправь одежду, — многозначительно опускаю взгляд, и Иван ухмыляется.
— Мы только начали. Я хочу тебя.
— Не сейчас, — отвечаю, прикусив губу, и мужчина повинуется, а я беру его за руку, сплетаю наши пальцы и тихо произношу:
— Пойдем со мной…
Три слова и Иван меняется в лице, там вспыхивает нечто новое, пока еще непонятное.
Веду его в детскую, где мягкий свет от ночника позволяет Ивану увидеть сына в колыбели, а я со слезами на глазах становлюсь свидетелем
Иван замирает. Стоит, сцепив руки в кулаки, и смотрит. Долго. Впервые я вижу, как болезненно дергается кадык на широкой шее, как он прикрывает глаза.
Чувства. Они у него есть. Сердце у Ивана живое, израненное, но не потерявшее способность любить…
Смотрю на своего сына. На мужа и улыбаюсь.
После долгого молчания я слышу голос, тихий и наполненный новыми красками, так напоминающими тепло:
— Как ты назвала его, Рори?
И взгляд на меня поднимает, а там такая нежность полыхает напополам с болью, что я замираю от осознания.
Где-то там внутри Ивана Кровавого все еще жив ребенок, оставшийся один на один со своей утратой на пепелище дома, где жила его семья…
Сжимаю пальцы, чтобы переждать всколыхнувшиеся чувства, и улыбаюсь сквозь слезы. Вот оно наше счастье. Сейчас. Здесь. В этом миге. Когда одинокий грешный праведник наконец обрел то, что потерял.
Свою семью.
— Димитрий, Иван. Нашего сына зовут Димитрий…