Его извращенная фантазия
Шрифт:
— Почему нет? Я ведь не какой-то гламурный персонаж в публичной жизни, как ты. Не нужно беречь лицо, — бросаю я.
— Нет, но все равно жалко видеть тебя в таком состоянии. Ты ведь симпатичный парень, знаешь ли. К тому же, что скажет твоя девчонка, если ты явишься к ней, выглядя как Кличко, по которому проехался Мохаммед Али?
— Она проникла мне под кожу, чувак, — слова сами срываются с губ. Я втираю сложенный кусок бинта в рану, стиснув зубы. — Ради нее я готов на такие долбанутые вещи, что сам себе удивляюсь.
Деклан смотрит на меня пристально.
— Но
— Никогда, — мгновенно отвечаю я, реакция исходит прямиком из нутра. — Но против любого, кто попробует ее у меня забрать. Например, ее бывший. Он пару дней назад продолжал ей писать, и я просто, блядь, взбесился. Я всерьез думал поймать его в темном переулке и переломать ему каждую кость. И это даже не самое худшее.
— А что тогда самое худшее? — спрашивает он, не сводя с меня взгляда.
— Она провела у меня всего одну ночь и одно утро, а я уже рассказал ей про Доминика, — говорю я, чувствуя, как эти слова проскальзывают наружу.
Его лицо застывает. Он понимает, что это значит.
— А про то, что случилось в тюрьме?
Я качаю головой, мокрые пряди волос хлестают по лбу.
— Пока нет, — отвечаю. И не потому, что я не хотел, а потому, что не мог выдержать отвращения, которое наверняка исказило бы ее лицо. Она никогда не должна узнать, что я сделал.
— Не знаю, чувак, — говорит Деклан, потирая щетину на своей квадратной челюсти. — С одной стороны, это звучит круто. Ты — крепкий орешек, и возможность говорить с кем-то вот так — это бесценно. Не то, от чего хочется отказываться.
— Но то, от чего определенно следует избавиться, когда ты чертов...
— Не говори этого, — перебивает он меня.
— Это то, кем я являюсь, — твердо произношу я.
— Это не значит, что ты не имеешь права быть... — он осторожен в выборе слов, но в конце концов решается, — счастливым.
— Счастливым, — выплевываю я это слово. — Это не про меня. Тюремный психолог сказал то же самое, когда объявил меня угрозой для общества после гребанного Армагеддона. Я не способен на нормальные чувства. Я уничтожаю все, к чему прикасаюсь.
— Ты прекрасно знаешь, что это полная чушь, — Деклан обычно спокойный, но сейчас в его голосе отчетливо слышна злость. — Ты вырос в дерьмовых условиях, где все предсказывали, что ты станешь наркоманом и бандитом. Все мальчишки с твоей улицы так и закончили. А ты ни разу не тронул наркотики, устроился на первую работу в шестнадцать, приносил домой все деньги матери и даже терпел то рабство, которое тебе устроили на стройках, потому что оно давало тебе цель. Если вообще существует такой человек, как хороший мужчина, то это ты, Джакс. Ты сделал что-то великое даже из тюрьмы, просто представь, чего ты мог бы достичь, если бы родился у каких-нибудь богатых нарциссов вроде моих родителей.
Я горько усмехаюсь, желая, чтобы мог поверить в то, что я действительно хороший человек, хотя бы в своей основе. Но Деклан предвзят, потому что я помог ему, когда он достиг дна.
— Даже если я когда-то был хорошим человеком, тюрьма это изменила. В каком-то смысле я так и не вышел из нее, — говорю я, швыряя окровавленный бинт на пол.
— Я
Когда Деклан никак не реагирует на это, я поднимаю взгляд с пола. Если бы мне пришлось дать определение меланхолии, это был бы взгляд на его лице прямо сейчас.
— Все в порядке? — осторожно спрашиваю я.
— Да, просто... — он смотрит в пустоту, его губы плотно сжаты. — Это имя.
Я смягчаю голос, говоря с осторожностью:
— Ее так звали?
Он кивает, его горло двигается, словно он только что проглотил слово, которое не смог произнести вслух.
Хороший друг начал бы копать глубже. Но брат знает, когда остановиться.
— Если когда-нибудь захочешь поговорить о ней, я здесь.
Деклан разражается смехом, возвращаясь к себе, и швыряет в меня накладку.
— Если бы я когда-нибудь захотел поговорить о женщине, которая разрушила мою жизнь, я бы точно не стал делать это с эмоционально искалеченным ублюдком, который впервые в жизни вкусил страсти. Но как тот, у кого больше опыта, могу сказать тебе, Джакс: этот опыт будет болезненным. Этого не избежать. Но каждая его секунда будет стоить того, и ты будешь жаждать еще.
Джакс
Даже после часов тренировок с Быком — практически самоубийственного опыта — мой член напрягается, как только я выхожу из лифта. Я мгновенно вдыхаю запах Адалии, и все мои чувства оживают.
Блядь, избиение никак не облегчило ситуацию.
Все синяки и порезы на моем лице оказались бесполезны. Лишь временное затишье в вихре чувств, которые она вызывает во мне.
Я прохожу мимо кухонного стола, на котором стоят свечи, из-за угла льется мягкий джаз.
Я нахожу Адалию за сервировкой столовых приборов и салфеток на уютном обеденном столе в алькове с видом на город, и мое дыхание замирает.
Черное шелковое платье, облегает изгибы ее тела. Ее волосы золотыми волнами падают по спине, а черная подводка и красная помада усиливают ее образ богини соблазна.
Я остаюсь в тени, вне досягаемости мерцающего света свечей. Воздух наполнен магией, превращая даже панораму города вокруг нас в фантастическое царство.
Мое сердце пропускает удар, когда Адалия останавливается, выпрямляет спину, ее грудь вздымается быстрее, а румянец начинает проступать на щеках. Она тоже это чувствует — это смертоносное притяжение между нами, и, похоже, уже не пытается ему сопротивляться. Мы просто смотрим друг на друга несколько долгих мгновений.