Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Казаков и Коровин, которые, как и большинство партизан, с самого начала войны не слышали ни последних известий, ни музыки, двинулись было к машине, чтобы посмотреть на приемник.
– Вы что, с ума спятили?!
– закричал на них Спирин.
– Не спускайте глаз с пленных!
Рыбаков выключил радио и проговорил:
– Хорошо бы передачу из Москвы послушать.
Спирин нахмурил брови и посмотрел на товарищей, однако чувствовалось, что ему тоже очень хотелось послушать Москву.
– Радио, - не успокаивался Рыбаков, - это очень важное средство политической борьбы. По радио мы можем ловить
Спирин почесал затылок и спросил:
– А можно вообще поймать Москву?
– Все зависит от батарей, - объяснил Шменкель.
– Если они еще не разряжены, наверняка можно.
– Если ты долго будешь говорить, мы сегодня вообще ничего не сделаем, - съехидничал Рыбаков.
– Ну давайте, снимайте, только быстро...
– Приемник очень хороший, - заметил Кубат.
– Аккумулятор есть. Если хотите, я помогу вам снять радио, вынуть инструмент из багажника, предложил свои услуги солдат.
Шменкель обошел машину и открыл багажник. Там были самые различные инструменты.
Рыбаков, глядя на Кубата, начал нервничать:
– Что он еще хочет? Если он не замолчит, я его быстро успокою...
– Оставь его. Он говорит, что в машине есть небольшое динамо. С его помощью мы сможем заряжать аккумулятор.
Движением головы Шменкель приказал Кубату подойти к нему.
– Оружие есть?
– Господин говорит по-немецки? Я почему-то сразу так и подумал.
– Я хочу знать, оружие у тебя есть?
– еще раз спросил Шменкель.
Пленный показал на машину. Там стоял карабин.
– Помоги мне, но не вздумай попытаться удрать, а то дам очередь из автомата вдогонку, и все.
– С этими словами Шменкель развязал пленного. Ну, неси сюда ящик с инструментами.
Рыбаков нахмурился, Фриц же только махнул на него рукой.
– Парень, кажется, не торопится попасть в свою часть, - заметил Фриц и, повернувшись к пленному солдату, сказал: - Ну а где же ваша батарея?
– И думаю, вот тут. Пожалуйста. Я не очень-то разбираюсь в технике.
Солдат стал помогать Шменкелю снимать радиоприемник.
– Ты кто по профессии?
– спросил его Шменкель.
– Официант... Работал в отеле "Европа" в Брюнне.
– Убери-ка пальцы. Так... а теперь тяни. А как ты попал в Россию? Уж не собирался ли разбогатеть и завести собственную гостиницу?
Кубат вытер мокрый от пота лоб:
– Неужели я похож на завоевателя? Никто не спрашивал меня, согласен я сюда ехать или нет.
– Так, теперь держи приемник!
Спирин тем временем поднялся на высотку и оттуда дал знак, что пока все спокойно. Через четверть часа приемник и аккумуляторные батареи были сняты с машины. Бензин партизаны слили, а машину подожгли.
Ящик с инструментами и приемник взвалили на Кубата, которого Рыбаков то и дело подгонял возгласами "давай, давай!".
Добрались до лагеря. Впереди шел пыхтевший от тяжелой ноши Кубат, за ним врач, красный как рак и ужасно злой: он был недоволен, что его, лейтенанта, привязали к какому-то водителю.
За несколько дней лагерь нельзя было
Все новшества исходили от Николая Афанасьевича Морозова, старшего лейтенанта-артиллериста, командира отряда имени Котовского. Все наболевшие вопросы партизаны обсуждали на общих собраниях.
Определив пленных в одну из землянок (возле нее сразу же выставили часового), Спирин пошел к Морозову доложить о своем возвращении. Николай Афанасьевич, невысокий, очень подвижный мужчина, уже шел ему навстречу. Он был подстрижен ежиком, отчего лицо его казалось скуластым. Морозов поздоровался с разведчиками, задержав долгий, изучающий взгляд на Шменкеле. Фриц уже привык к такого рода взглядам.
Спирин коротко доложил командиру о результатах разведки. После этого разведчики пошли мыться. Мылись они не торопясь, с явным удовольствием. Командир отряда Васильев после бани вызвал Шменкеля к себе.
Командир был чисто выбрит, на нем была свежая рубашка. Здесь же сидел и Тихомиров.
– Я слышал, вы захватили штабные документы? Ты их просмотрел? спросил Тихомиров.
– Нет, товарищ комиссар.
Портфель сразу же забрал Спирин.
– Знаю. Просмотри документы, да поскорее. И коротко доложи мне о самом главном.
– Слушаюсь.
Шменкель направился было к выходу, но Васильев задержал его:
– Подожди, сейчас мы будем допрашивать пленных, а ты переведешь. Собственно говоря, что это за птицы?
– Один из них бывший официант... комичный парень, добряк.
Васильев рассмеялся и, похлопав Шменкеля по плечу, проговорил:
– Ну ладно, начинай с документов.
В портфеле майора оказались карты, донесения из частей 7-й танковой дивизии и закодированные радиограммы. Документов, которые могли бы заинтересовать партизан, не нашлось. Поэтому Шменкель стал читать донесения, которые интересовали прежде всего его самого. Однако почти все донесения, к большому удивлению Шменкеля, были написаны в оптимистических тонах, и только несколько гитлеровских командиров сообщали, что последствия зимнего периода, кажется, уже ликвидированы и что разговоры о потерях в частях уже не являются темой номер один. Расшифровать радиограммы, в которых, по-видимому, содержались ценные сведения, Шменкелю не удалось.
Два часа спустя Шменкель докладывал Васильеву о характере документов. В землянке находился и Морозов. Он забрал портфель с документами, сказав:
– Мои разведчики передадут все эти бумаги в штаб армии.
Васильев и Тихомиров сидели на нарах, устланных еловыми ветками. Они предложили сесть и Шменкелю. Вскоре в землянку ввели первого пленного для допроса.
Это был лейтенант, врач. Держался он вызывающе.
– Садитесь!
– по-немецки приказал Шменкель лейтенанту.
Офицер, услышав безукоризненный немецкий язык, старался ничем не выдать своего удивления. Лишь уголки губ чуть заметно дрогнули.