Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Повернувшись к карте спиной и показывая карандашом на Васильева и Тихомирова, Морозов продолжал:
– Вот мы тут и решили, что эту операцию проведешь ты, возглавив небольшую группу партизан, переодетых в немецкую форму. Сам ты оденешься в форму немецкого врача. Я, со своей стороны, дам тебе лучших разведчиков. К сожалению, не все они говорят по-немецки, что значительно усложнит дело, но ничего не поделаешь... Возражений нет?
– Нет, товарищ командир.
– Очень хорошо. Поскольку ты превосходно знаешь немцев и безукоризненно
– Сколько часовых выставлено на товарной станции?
– Насколько нам известно, только один.
– А всего в охране?
– В настоящее время один унтер и шесть солдат. Они охраняют русских рабочих, которых используют на погрузочно-разгрузочных работах. Однако станция расположена на основной линии, а это означает, что обстановка там может измениться в любой момент.
Шменкель посмотрел на карту. Неподалеку от железной дороги проходило шоссе на Вязьму. В одном месте дороги пересекались. Неожиданностей здесь могло оказаться много. Да и как вообще можно было с группой партизан преодолеть днем полтора километра открытой местности, той, что находилась между шоссе и товарной станцией?
– Если бы у нас была машина, можно было бы подъехать к станции под видом разгрузки... А так... Нелегко будет незаметно приблизиться к станции, - произнес Шменкель.
– Будет у тебя машина, - прервал его Морозов.
– У нас в отряде есть машина. Хочешь посмотреть, пожалуйста.
Через полчаса Шменкель и Морозов вышли к ручью. Весной берега его были размыты большой водой, а сейчас он почти полностью пересох. В этой лощине и стояла трофейная зеленая трехтонка. Шменкель поднял крышку капота, осмотрел мотор, проверил наличие бензина, масла. Машина была в хорошем состоянии.
– Не беспокойся, Иван Иванович, товарищ Миронов из моего отряда ухаживает за машиной лучше, чем за невестой, - заметил Морозов.
– Он и поведет машину.
– Интересно, как вам удалось протащить машину через болото? поинтересовался Шменкель, заканчивая осмотр.
– Я же говорю, все это дело рук Миронова... Он помешан на машинах. Целых два дня он потратил на то, чтобы привести машину сюда. Откровенно говоря, я даже не верил, что это удастся. Ну как, ты доволен?
Фриц кивнул и заметил при этом:
– Хорошо, что это трехтонка. Меньшей машины нам не хватило бы, а пятитонка слишком громоздка, да и в глаза всякому бросалась бы.
Отойдя в сторону, оба закурили.
– Несколько ящиков придется набить песком или опилками, - заметил Шменкель.
– Важно ввести в заблуждение гитлеровцев, которые будут на станции. Пока я займусь дежурным, остальные утащат радиопередатчик. Правда, на месте тактику, может быть, придется несколько изменить. Сейчас говорить об этом трудно.
– Ты хочешь провернуть эту операцию днем?
– После обеда, примерно в это время. Ночью фашисты осторожнее, выставляют усиленные посты, проверяют
– А что ты собираешься делать с немецкой охраной? Убить?
– Все будет зависеть от того, как они будут себя вести, - заметил Шменкель, и Морозова этот ответ удовлетворил.
На обратном пути в лагерь оба молчали. Морозов медленно шел по тропинке впереди, наклонив голову и заложив руки за спину. Шменкелю казалось, что командир забыл о его существовании. Вдруг старший лейтенант остановился и спросил:
– Журавлей видишь?
В низинке важно разгуливало около десятка птиц, гнездившихся неподалеку от партизанского лагеря. Своими размеренными движениями они напоминали университетских профессоров.
Морозов подошел совсем близко к одному из журавлей. До птицы осталось не больше пяти метров. Журавль как ни в чем не бывало продолжал заниматься своим делом.
– Забавные птицы, - сказал Морозов.
Шменкель тоже подошел поближе к птицам. Они покрутили шеями, но не улетели.
– Почему они такие ручные?
– Чувствуют, что мы не собираемся сделать им вреда, но они тем не менее очень осторожны. Ты заметил, как они понимают друг друга? Когда кто-нибудь из наших приближается к ним, они ласково курлычут. Если же подойдет кто-нибудь незнакомый - они начинают тараторить и долго не могут успокоиться. В болотах они наши верные союзники.
Шменкель рассмеялся.
– Смеяться тут нечему.
– Командир нахмурился.
– Я охотник и отлично разбираюсь в этих делах.
– А я об этом слышу впервые.
Доверительный тон командира толкнул Шменкеля на вопрос:
– Товарищ Морозов, это правда, что вы выступаете за объединение наших отрядов?
– А что говорят в лагере по этому поводу?
– Морозов сел на кочку и жестом пригласил Фрица сесть рядом.
– Не только я хочу этого. Верховное командование требует. Мне же поручено сделать предложение по этому поводу, что я и сделал, но пока получил поддержку только у вашего комиссара. Произойдет слияние отрядов или нет - это зависит от Верховного командования и от положения в отрядах.
– Разрешите задать вам еще один вопрос. А разве до сих пор мы плохо воевали?
– Хорошо или плохо - это понятие относительное.
– Морозов сорвал ветку и стал постукивать ею по сапогу.
– То, что мы тут делаем, вещь, разумеется, нужная, но, как говорится, маленькое так маленьким и останется. Сейчас наша разрозненная разведка не в состоянии должным образом проинформировать командование о положении противника. В то же время ни Верховное командование, ни штаб Калининского или, скажем, Западного фронта, которые знают больше, не могут приказать нам провести ту или иную крупную операцию, потому что мы разъединены и у нас нет единого руководства. Дошло?