Его нельзя любить. Сводные
Шрифт:
— Спасибо, — бормочу, едва разлепляя губы.
— Ну чего ты? Реветь удумала? Совсем уже?! — ба крутит у виска, и трогательного момента словно не бывало.
Я качаю головой и поднимаюсь к себе.
Утром, пока мастер, которую наняла мама, делает мне прическу и макияж, я узнаю, что Гирш не ночевал дома. Артём ходит чернее тучи, потому что упустил этого гада. Если Вячеслав узнает — Тёме не поздоровится. Поэтому на, так скажем, семейном совете принимается решение отца Яна в известность не ставить.
— Может,
— Немного, — соглашаюсь, — а то, пока одеваться буду, еще больше ужарею.
Мама щелкает кнопку на пульте как раз в тот момент, когда девушка заканчивает с моим макияжем.
— Куколка просто, — слышу мамин восторженный голос. — Какая ты у меня красивая, Ника!
— Спасибо, мамуль.
Мама помогает застегнуть мне змейку на платье, и мы вместе спускаемся в гостиную.
Наши жильцы еще ранним утром утопали на море, поэтому в доме только мы, бабушка и Артём.
Когда я надеваю туфли, входная дверь открывается.
Гирш переступает порог и вытягивает ладонь вперед, смотрит при этом на Артёма.
— Без нотаций давай. И так башка трещит.
Ян, шаркая ногами, подходит к дивану и заваливается на него, подкладывая под голову декоративную подушку.
Выглядит он, мягко говоря, не очень. Весь растрепанный.
— Ты где шлялся? — встревает ба.
— Не ваше дело. О, Глупость, да ты сегодня чикуля.
Он облапывает взглядом мое тело, укутанное в платье, и вытягивает большой палец вверх.
— Главное — не залети после пары бокалов шампанского, как твоя мать. Еще одного нагулянного бэбика мой отец не потянет, — Ян смеется, прикрывая глаза, и буквально через секунды засыпает.
Мы все замираем с перекошенными лицами. Бабушка спохватывается и начинает натирать свои туфли. Мама кусает губы и дрожащими руками застегивает мне цепочку на шее. Я же, я просто стою и смотрю, как спит этот помойный хорек.
Ненавижу его. Просто ненавижу!
На автомате тру губы тыльной стороной ладони. Смазывая помаду. Как только вспомню, что он вчера вытворил, сразу тошнить начинает. Придурок!
В ресторан мы едем через полтора часа после вручения аттестатов.
Бабушка и мама к тому времени уже до макушки пресыщаются присутствием друг друга и начинают переговариваться на повышенных тонах. Рая с Миланой смотрят на меня с ухмылками, и, судя по тому, как смеются некоторые парни из класса, Рая с ними уже посплетничала.
Я не знаю, в какой момент все начинает лететь в бездну, но это происходит.
Сначала девчонки подходят с вопросами про Яна, не без сарказма интересуясь, как такая тихоня, как я, решилась клеиться к сводному брату. А потом и мама с бабушкой устраивают скандал. Прямо при всех.
Они кричат и обвиняют друг друга. Громко озвучивают все, что было в прошлом. И о том, что я безотцовщина теперь, потому что у моей матери не хватило ума не
Присутствующие в шоке от происходящего, а мне, мне не остается ничего, как сбежать из этого ада.
Я выбегаю на воздух. Дышу, но, кажется, все равно задыхаюсь.
Бабушка выходит из ресторана минут через пять и тоном, не терпящим возражений, загоняет меня в такси.
— Мы едем домой, Ника! Твоя мать нас позорит.
— Я позорю? Это ты никому жизни не даешь!
Скандал продолжается в машине, на улице возле дома, да и внутри дома тоже.
Они орут на всю округу, а я понимаю, что это конец. Конец всему. Я просто не хочу их видеть. Ни одну, ни вторую. Никогда.
9.2
— Это ты! Ты всю жизнь держишь всех на цепи! Я здесь как в тюрьме жила, спала и видела, как бы побыстрее от тебя сбежать! — мамин крик разносится по всему дому. — Ты и Нику уморила. Ты только посмотри, она всего боится, никуда не ходит. Ты ломаешь ей жизнь!
— Ломаю? Это ты сбежала! — давит голосом ба. — Бросила ребенка и удрала. Черт-те чем в своей Москве занималась. Думаешь, я не знаю?! Какая ты мать после этого? Одно название. Это я ее воспитывала. Так, как считала нужным. Второй шлюхи в доме я не потерплю!
Мама пятится и хватается за горло. Ее глаза поблескивают, хаотично бегая из стороны в сторону.
Я наблюдаю за происходящим молча. Меня больше ничего не трогает и не удивляет. Им обоим абсолютно на меня плевать. Они обе лелеют лишь свое эго.
— Всем спокойной ночи, — выдаю мрачно и поднимаюсь к себе. Как только закрываюсь на защелку изнутри, слышу бабушкин отборный мат и мамины громкие рыдания. Они обе не затыкаются ни на секунду.
Снимаю с себя это дурацкое платье и по неосторожности вырываю собачку.
Меня все еще трясет. Тушь немного потекла, но это неудивительно. Я плакала. Ехала на заднем сиденье в такси, сгорала от стыда перед водителем, перед всеми одноклассниками и их родителями, оставшимися в ресторане, перед учителями. Горела и плакала, закрывая лицо ладонями.
А теперь вот смотрю на себя в зеркало и чувствую дикое отвращение. К этому дому, к родным людям, к себе самой, в конце концов. Я сама им все это позволила. Разрешила широким жестом не считаться со своим мнением.
Жила все эти годы в качестве девочки на побегушках. Как табуретка здесь обитала, без права на мнение.
Растираю по щекам слезы и трясущимися руками открываю кран. Журчащие звуки прохладной воды успокаивают.
Тщательно умываю лицо, чтобы от косметики и следа не осталось. Наспех принимаю душ, разбираю пальцами свою прическу, получая от этого удовольствие. Еще немного, и начну выдирать себе волосы клочок за клочком, потому что моя прическа, платье, я сама — ничего из этого мне не принадлежит. Ничегошеньки.