Его нельзя любить. Сводные
Шрифт:
Нет уж, этой ночью я оторвусь по полной. А она… Пусть сидит здесь, если не хочет быть пойманной и возвращенной к бабке.
— Могут, — Ника поджимает губы, выглядит при этом разбитой и потерянной.
«Мне нет до этого дела», — убеждаю сам себя и разворачиваюсь к выходу.
— Ян, — Малинина оказывается рядом за пару шагов. Тут реально очень, очень мало места.
— Чего еще? — скольжу по ней раздраженным взглядом, тряхнув плечом, которого она коснулась.
Глупость качает головой и
— Ничего. Я просто… Не важно. Хорошего вечера.
— Ага, и тебе.
Ухожу не оглядываясь.
Мне нужно отвлечься. В первую очередь именно от нее.
Это дико, но понимание того, что Азарин со своей вечной улыбкой на роже не трется рядом с Глупостью, позволяет выдохнуть и переключиться. Я не заморачиваюсь по поводу того, что оставил ее одну, уверенный в том, что одна она здесь и просидит. Жестоко? Возможно.
Сворачиваю в проулок и выныриваю оттуда уже на центральную улицу.
Минут тридцать бездумно слоняюсь по округе, а потом захожу в первый попавшийся клуб на набережной.
Дальше бара не продвигаюсь. Беру пару шотов, иногда скашивая взгляд в толпу танцующих девчонок. Однозначно есть из чего выбрать.
Раньше я думал, что одиночество — моя стихия.
Высшая степень комфорта, когда тебе никто не нужен. Тем более какая-то девчонка. Я влетал на вечеринку, общался, сваливал, ехал куда-то еще, но надолго нигде не задерживался. Делал все что хотел, не думая о других. Меня не беспокоили чужие проблемы. Не хотелось помогать, утешать. Переживать. Если ты личность — то поможешь себе сам. Если нет, то есть ли смысл марать руки о такое недосущество? Не думаю.
А сегодня меня перетряхивает от мысли, что все это было каким-то грандиозным самообманом.
Видеть в чужих глазах восторг, какую-то тупую благодарность, и плюсом ко всему иметь возможность разделить с этим человеком и свои страхи — это пугает до чертиков.
Пугает настолько, что земля из-под ног уходит. Но, несмотря на это, я какого-то черта не могу о ней не думать.
Сижу в самом сердце шумной толпы и грохочущей музыки и думаю — может, стоит вернуться? Пойти к ней?
— Привет, ты чего такой задумчивый?
Раздражающий голос где-то сбоку привлекает к себе внимание просто своим наличием.
Поворачиваю голову. Смотрю оценивающе.
— Угостишь? — девчонка приподнимает брови, улыбается.
— Заказывай, — жму плечами и снова концентрирую все свое внимание в одной точке. Залипаю на отражающихся в зеркальной поверхности бара вспышках стробоскопов.
— Я Ника, кстати, а ты?
Точно какой-то сюр. Глаза сами собой закатываются.
Теперь рассматриваю ее детальней. Высокая, смазливая, стройная. Сиськи — зачет.
— Не имеет значения, — прикрываю глаза на секунды и слезаю
— Ты куда?
— Не твое дело.
— Хам!
Угу. Убираю руки в карманы и выхожу на улицу. Меня пополамит желание вернуться в хостел и уйти в отрыв здесь. Хотя бы с той козой, что липла на баре.
Ника… Возможно, было бы даже весело.
В итоге сам не понимаю, как оказываюсь во дворе клоповника, куда мы заселились. Присаживаюсь в пластиковое кресло на открытой веранде, где стоит буквально три стола, и придвигаю к себе стеклянную пепельницу.
Запрокидываю голову и выдыхаю дым в звездное небо.
Наступает такая тишина, что, кажется, ее можно потрогать руками. Убеждаю себя, что это всего лишь дикое наваждение, приуроченное к тем выстрелам. Моя странная тяга к этой девчонке — всего лишь результат сильной стрессовой ситуации, не больше.
Окончательно убедив себя в этом, поднимаюсь и захожу в темный коридор. Включаю фонарик на телефоне, чтобы отпереть дверь, не сразу понимая, что она и так открыта. Толкаю и замираю.
Глупость сидит на кровати и ревет белугой.
— Чего опять?
Скидываю кроссовки и хлопаю дверью. Ника вздрагивает, поднимает на меня заплаканные глаза и, качнув головой, начинает выть еще громче.
17.2
— Ты издеваешься?
Чем громче я на нее ору, тем сильнее она рыдает. Уши закладывает от этого воя. Я злюсь. Ненавижу слезы. Сегодня они не проходят фоном, а мне бы очень этого хотелось.
— Ты можешь нормально сказать?!
Меня злит происходящее. Бесят ее причитания. Сама она жутко раздражает, настолько, что хочется хорошенько ее встряхнуть, чтобы заткнулась.
Но это лишь верхушка сраного айсберга. Стоит копнуть глубже, и ты сразу почувствуешь всплеск какого-то больного, несвойственного тебе волнения. Дикого страха за эту странную девчонку.
Что еще у нее могло случиться?
Глупость трет лицо и начинает икать. Слова, что из нее вылетают, получаются непонятными.
— Очень доходчиво, — кривлю губы и сажусь с ней рядом. — Ну?
— Я домой позвонила, — шмыгает носом, проговаривая свои объяснения четче.
— Не со своего телефона, надеюсь?
— Нет.
— Отлично, хоть на что-то у тебя ума хватило.
— Ты обещал! — она снова взрывается слезливым воплем и лупит меня кулаком в плечо.
— Поаккуратней, — ловлю ее запястье.
— Обещал без оскорблений, Ян.
— Это и не было оскорблением. Прямая констатация факта, — откидываюсь затылком к стене. — И что там?
— Бабушка… Бабушка сказала…
Все ее слова снова смываются от рыданий.
Самое время сейчас словить дзен и просто дождаться, когда ее истерика закончится. Именно так я и делаю.