Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Он всегда испорчен, — угрюмо заметила Пина.
— На этот раз я вам покажу, кто такой Гарроне, сказал он. Поставлю вам золотой телефон. — Старуха закрыла лицо руками, выразив этим жестом свою полную незащищенность и одиночество в проклятой жизни. — Почему вы всегда ссоритесь? Ведь вы брат и сестра. Вы так любили друг друга, так дружили в детстве. Играли вместе в Курмайере…
Она поискала носовой платок, который, видимо, остался в кухне, на выключенном радиоприемнике. Дочь достала из-за манжеты свой платок, протянула его матери. Потом
— Не плачь, мама, выпей кофе. И не волнуйся, я снова поставлю в квартире телефон.
— Вот и хорошо, — мгновенно успокоившись и вытирая слезы, сказала старуха. — Ведь это так удобно, знаете?.. Во многих случаях без телефона не обойтись. Не правда ли, господин комиссар?..
Сантамария встал, тихо попрощался с вдовой и вслед за синьориной Гарроне вышел в темную прихожую. Здесь, в тесноте, она вновь съежилась, поникла — жертва судьбы, да и только.
— Я вызову лифт? Сегодня он работает.
— Спасибо, не беспокойтесь, я спущусь сам… Если нам станут известны… новые факты, мы сразу вам сообщим.
— Благодарю вас.
Лишь когда он спустился на нижнюю лестничную площадку, он услышал, как тихо захлопнулась дверь. Эта машинальная, вошедшая в кровь и плоть вежливость, след хорошего воспитания, потрясли Сантамарию даже больше, чем жалкий вид квартиры и ее двух обитательниц.
Пина Гарроне не была блондинкой и, очевидно, никогда не покупала и не носила брюк оранжевого или любого другого цвета. Но она ненавидела Ламберто Гарроне беспощадной, злобной ненавистью человека, который когда-то любил старшего брата, восхищался им, верил в него. Верно, в минуту ярости и неосознанного протеста совершила она это безумство: при своем скромном достатке купила очень дорогие туфли, да вдобавок ярко-красные. Проверить ее алиби, кстати, невозможно. Она, по словам матери, провела тот вечер дома, слушая радио и перепечатывая на машинке чей-то диплом.
Сантамария заглянул к владельцу табачной лавки, побывал в трех ближайших барах. Все хорошо знали архитектора Гарроне, не раз видели, как он звонил кому-то. Но в тот вечер, вечер «золотого телефона», он звонил из другого места.
2
— В этом году я собираюсь провести отпуск на Таити, — небрежно бросил парикмахер Тассо.
Анна Карла, не поворачиваясь, вытаращила глаза и широко раскрыла рот.
— Ни больше ни меньше?!
Она увидела в зеркале, что Джанни Тассо с удовлетворением смотрит на ее изумленное лицо.
— Для смены обстановки, — объяснил парикмахер с таким невозмутимым видом, словно он вместо привычной кока-колы заказал тамаринд.
— Но это же очень далеко, — заметила Анна Карла.
— Ну, на самолете не слишком, — ответил идущий в ногу с веком Джанни.
Придя в себя от удивления, Анна Карла первым делом подумала: откуда у него столько денег?!
— Там чудесные места, просто сказочные, — пробормотала
И тут ее осенило!.. Да у нее, из ее сумочки он берет деньги! И из сумочек таких же кретинок, которые беспрестанно к нему бегают, потому что у них «голова не в порядке».
Она вспомнила о картине «Самсон и Далила» работы Гуидо Рени, висевшей в гостиной дяди Эммануэле, и решила сменить парикмахера. Вернее, не сменить — ведь Джанни был в своем деле искусником, этого у него не отнимешь, — но реже, много реже к нему наведываться.
— Побывайте на Таити, вас там ждут невероятные приключения! — сказала она.
— Верно, путешествие будет любопытное, — согласился Джанни Тассо.
Подумать только, он еще разыгрывает из себя невозмутимого англичанина, этот цирюльник! Хотя бы уж расцвел в улыбке, задрожал от счастья!.. Куда там — больше всего боится показаться провинциальным.
— Вас очень радует эта поездка, не так ли? — с вызовом спросила она.
— Ну конечно, она обогатит меня новыми впечатлениями, — признал Джанни Тассо.
— Представляете себе, вы на подводной охоте и вдруг находите множество жемчужин! — с сияющим лицом сказала она.
— Одну я привезу вам, — с улыбкой, скорее снисходительной, чем любезной, отвечал Джанни Тассо. — Но понимаете, прежде всего меня интересует их образ жизни. Знаете, Таити — это совсем другой мир, иная цивилизация. Вот это я и хочу увидеть своими глазами.
Джанни Тассо прожил год в Париже, овладевая парикмахерским искусством, и регулярно туда ездил, чтобы не отстать от веяний моды. Участвовал в симпозиумах, в беседах парикмахеров за круглым столом. И в этом, право же, не было ничего плохого. Но вечерами он читал книги, которые ничего общего с парикмахерским искусством не имели (интересно, кто ему их дает?), а потом заводил с тобой разговор о Тейяр де Шардене. Однажды он даже ее уговаривал прочесть книгу по демонологии.
— А какие там прекрасные негритянки в цветочных гирляндах, — сказала Анна Карла.
— Таитяне не совсем негритянская раса, — тактично поправил ее Джанни. — Больше того, определение их расовой принадлежности до сих пор остается весьма сложной проблемой. Существует ряд теорий…
Сложная проблема! А теперь он, антрополог с виа Тереза, разрешит ее на месте. Он, и никто другой!
— Ну вот и все. — Джанни Тассо в последний раз пригладил ей волосы и сразу же отвел руку, словно нечаянно угодил в муравейник. — Спасибо, — сказал он тихо и равнодушно.
Мог бы и погромче поблагодарить женщину, которая оплачивает ему отдых на Таити, подумала Анна Карла.
— И скоро вы уезжаете? — спросила она.
— Нет, мы еще увидимся, — сказал Тассо.
— А, прекрасно…
Пореже к нему приходить, пореже.
Она заплатила деньги одновременно с синьорой Табуссо, и пришлось спускаться по лестнице вместе с ней и ее собакой. Поистине неудачный выдался день!
— Этот парикмахер! Неслыханная наглость! — объявила синьора Табуссо, едва они вышли.