Его пленённая леди
Шрифт:
Она быстро избавилась от одежды. Не было ничего лучше холодной воды, куска грубого мыла и мягкой фланели, чтобы разогнать кровь. Нелл постаралась тщательно вымыть всё тело настолько, насколько это возможно в таких стеснённых условиях – у неё совсем не осталось времени, чтобы нагреть воду для ванны, – и заняться своим преображением: следовало отобрать практичную и прочную одежду, соответствующую её новому облику компаньонки.
Начиная с первого выхода в свет пять лет назад, Нелл всегда предпочитала простую одежду тёмных цветов. Ей не нравилось привлекать к
Так удивительно было снова встретить здесь того мужчину с обжигающим взглядом серых глаз. И именно он купил её дом. И её лошадь. Нелл радовалась, что они попали в хорошие руки, это придало ей немного больше уверенности в будущем.
Наконец со сборами было покончено, упаковав последний из предметов одежды, Нелл взглянула на полку, на которой, сколько себя помнила, находилась её коллекция кукол. Там их была, по крайней мере, дюжина, все очень красивые и в отличном состоянии. Всякий раз, когда у отца случался выигрыш в карты, он привозил дочери куклу из Лондона. Сейчас все они сидели в одном ряду, невероятно прекрасные, улыбающиеся, чистенькие, словно ангелочки. В конце полки восседала Элла, самая старая из всех, самая потрёпанная, но и самая любимая.
Мама сделала Эллу своими руками. Имя Элла было сокращением от Cinderella (Золушка), и это была кукла–перевёртыш – весёлая и грустная одновременно. Когда вы впервые брали в руки Эллу, она казалась вам грустной замарашкой, одетой в оборванное серое платье с передником. Но стоило её перевернуть вверх тормашками, как рваное платье закрывало печальное личико, и перед вами была совсем другая Элла: счастливо улыбающаяся, одетая в превосходное алое бальное платье.
Нелл раньше никогда не играла с куклами, предпочитая им собак и лошадей, но, когда мама умерла, стала брать Эллу с собой в постель. Не только сама кукла была сшита мамиными руками, но и вся её одежда состояла из лоскутов одежды мамы. Нелл бережно хранила в памяти образ матери в красивом алом вечернем платье.
Сейчас бедняжка Элла выглядела очень убого: без одного глаза, всего лишь с половиной волос (второй половины она лишилась по вине одной из собак), да и алое платье совершенно выцвело. В дорожном саквояже Нелл уже не осталось места, но девушка просто не могла оставить куклу здесь, опасаясь, что тогда та окажется в ближайшей мусорной куче.
Нелл поколебалась, затем вынула пару домашних туфель, которые ей уже стали маловаты и положила Эллу на их место. Может, для взрослой женщины желание иметь куклу и выглядело смешным, но она ничего не могла с собой поделать. Отказ от Эллы означал бы и отказ от мамы.
Ещё никогда прежде Нелл так не нуждалась в этой грустно–весёлой маминой кукле.
Девушка защёлкнула замок и в последний раз оглядела спальню, затем подняла саквояж и вышла. Прежде чем спуститься вниз она зашла в кабинет. Там она записала на листке бумаги список имён и спрятала его за отворотом рукава, затем,
Из кухни доносились сердитые голоса; обычно сухой, ровный голос поверенного теперь звучал зло и почти пронзительно на фоне звучного, хрипловатого, грубоватого говора, который Нелл знала и любила всю свою жизнь.
Если поверенный снова угрожал Агги… Нелл поспешила на кухню.
– Нет, мистер Придира, я не уберусь отсюда, – расслышала она воинственный тон Агги.
– Вы нарушаете границы чужого владения, мадам, и…
– Не смейте называть меня мадам, вы, мелкий червяк! Нарушение границ, ха? – Агги громко фыркнула. – Да вы хоть понимаете, что вы говорите? Я – Агги Дин, и я прожила здесь больше лет, чем вы съели обедов за всю свою жизнь! И пока мисс Нелл живёт здесь, я тоже останусь. Негоже дочери графа жить в доме совсем одной.
– Ей тоже не следует здесь оставаться. Вы обе – наруша…
Тут Агги не выдержала и грубо прокричала:
– О, да когда же вы уберетесь отсюда, бездельник! Я должна приготовить обед для мисс Нелл, а вы можете распинаться о нарушении границ чужих владений, пока не посинеете, мне все равно, я не сдвинусь с этого места.
Нелл замерла возле кухонной двери и прислушалась, слегка улыбаясь. Она напрасно беспокоилась, вряд ли поверенный, пусть даже и из лондонской конторы, мог одержать верх над Агги.
– Но, мадам, вы можете быть аресто…
– Педлингтон, – глубокий мужской голос прервал ссору, – ни слова больше! Сейчас же вернитесь в Уайт–Харт и составьте купчую. Этим вечером я буду там, подпишу бумаги и выдам вам банковский чек.
– Но эта старуха…
– Это я–то старуха! – Агги была очень зла. – Если в этой комнате и есть старуха, так это…
– Довольно, миссис Дин. Я сказал – немедленно, Педлингтон, – хотя мистер Морант произнёс эти слова тихим голосом, но прозвучали они, как удар хлыста.
В наступившей тишине Педлингтон мрачно сказал:
– Хорошо, сэр, но в таком случае я снимаю с себя ответственность…
– Идите же!
Нелл услышала, как открылась и закрылась кухонная дверь.
– Хорошо сказано, сэр, – одобрительно проговорила Агги, – а я–то уж было решила невзлюбить вас, думая, что вы выгоните мисс Нелл из её дома, однако ж вы смогли без лишнего шума избавиться от этого червяка и мелкого пустозвона, проходу мне не дававшего, – вот это славно. Ну, сэр, я вам доложу…
– Чайник вскипел? – спросил Гарри и резко умолк, как только Нелл переступила порог кухни.
– О, небеса, да вот и сама мисс Нелл, а у меня ещё и чай не готов, – Агги засуетилась возле плиты.
Гарри перевел взгляд на Нелл.
– Зелёное вам идёт, – сказал он, и она внезапно смутилась. Нелл с трудом удержалась от того, чтобы не пригладить юбки и не проверить, не сбилась ли прическа. Для мужчин она всегда была почти невидимкой: её первый и единственный сезон обернулся полной катастрофой. С ней из жалости танцевали лишь друзья отца, так как по большей части приглашений на танец девушка не получала.