Его величество
Шрифт:
Он снова остался один. О чем бы он ни думал, куда бы мысленно не обращался, на ум приходила тревожная мысль о брате Михаиле. Великий князь уже должен находиться в Петербурге. На встречу с ним к Нарвской заставе был выслан флигель-адъютант государя Василий Перовский.
На какое-то мгновение Николай Павлович закрыл глаза, увидел себя и брата Михаила в детском возрасте. Они помещены в Зимнем дворце в верхнем этаже над комнатами государя, близ маленького садика. Николай Павлович, поддавшись искушению, мысленно прошел туда от Салтыковского подъезда и увидел белую прихожую, потом залу с балконом, антресолями. Пол и стены внизу комнат обтянуты шерстяными
Видение резко сменяется другими картинками. Он видит отца. Они разговаривают. Великий князь Николай Павлович спрашивает:
«Папа! Почему вас называют Павлом I?»
«Потому, что не было другого государя, который носил бы это имя до меня», – отвечает император.
«Тогда меня будут называть Николаем I».
«Если ты вступишь на престол», – замечает ему государь и быстро направляется к выходу.
Великий князь бежит за отцом, но дверь перед ним захлопывается. Он падает на пол и заливается слезами.
На этом видение прерывается. Николай Павлович смотрит на часы. Уже восемь часов утра, но сообщений от его флигель-адъютанта Василия Алексеевича Перовского о прибытии Михаила Павловича все еще нет. С минуты на минуту должен прибыть военный генерал-губернатор Милорадович. От него Николай Павлович надеялся узнать об обстановке в городе и результатах поиска заговорщиков, о которых извещалось в письме из Таганрога. Потом должны поступать донесения, как принимают присягу в полках. Потом… Потом он снова вспомнил о Михаиле Павловиче и, чтобы выплеснуть всю горечь тревоги, заглушить боль в сердце, сел за письмо к нему:
«С. Петербург, 14 декабря 1825 года. В 1/4 8 утра.
Я тебя ждал, любезный Михайло, с нетерпением ждал, но видно Богу угодно было отнять у меня и сие последнее утешение. – Я Государь!!! Брат должен быть доволен, но ради Бога, где ты, что с тобой делается? Я начинаю бояться, что тебя… задержали в Ямбурге.
Вчера ночью ждал я тебя от 8 часов до 3/4 12-го. Тут решился я идти в Совет и выполнить волю брата, все было в порядке, сегодня же в 7 часов были у меня все генералы наши и им прочел я письмо брата – они поехали исполнять долг свой. Вчера один офицер, но не наш, а адъютант, Бог ему простит, я в душе прощаю, пришел в казармы 1-го лейб-гвардейского батальона Преображенского и вздумал говорить солдатам, что они напрасно присягать идут; солдаты на него кинулись и привели к дежурному офицеру. Он и сидит под арестом, я его увижу и так как теперь прощаю, так и тогда прощу, пусть ему совесть будет наказанием.
Все мы здоровы, равно жена твоя, которая у нас пробыла до 1 часа. Бог с тобой.
Твой навеки верный брат и друг. Н». 30
Пройдя в кабинет государя, граф Милорадович остановился у окна. Своей нахохлившейся фигурой он сегодня не походил на бравого генерала, скорее напоминал воробушка. Михаил Андреевич то настороженно посматривал на императора, занятого перепиской, то бросал рассеянные взгляды на площадь, а то просто осматривал потолок.
30
РГИА.
– Как обстоят дела с поиском заговорщиков? – оторвавшись от бумаг, быстро спросил Николай Павлович.
– Свистунов, Захар Чернышев и Никита Муравьев в отпуску. Иных разыскать не могли. Полиция вся на ногах. Жду сообщений, – потрескавшим голосом отрапортовал военный генерал-губернатор.
– В списке значатся Рылеев и Михаил Бестужев, – император с каким-то особым вниманием посмотрел на графа.
Встретив его внимательный взгляд, Милорадович скривил лицо, глянул на свой мундир, пальцами руки пробежал по пуговицам и тем же уверенным голосом ответил:
– По месту жительства не обнаружены.
– Дворец полон слухов о волнениях в городе, а вам ничего не известно, – нарочно припугнул его Николай Павлович.
– Немедля проверю, – невозмутимо отрапортовал граф.
В небе, заполненном плотными облаками, образовался просвет. Солнечные лучи, блеснув в стеклах окон, пробежались по мебели. Милорадович переступил с ноги на ногу и оказался в полоске света. Его густые крашеные волосы вспыхнули огнем, заискрились.
«У графа голова в огне. Не к добру это. К погибели», – хмурясь, подумал император.
Милорадович, заметив недовольство на лице государя, гордо вздернул вверх голову:
– Сегодня же к полудню отрапортую полною справкой о злоумышленниках.
– Не стоит тебе себя утруждать, Михаил Андреевич, – жалеючи графа, тепло обратился к нему Николай Павлович. – Со злоумышленниками разберется тайная полиция. Я сам свяжусь с их начальником, как его там, с Фогелем. Вы мне, пожалуйста, доложите, как проходит присяга.
– Окончена присяга в Кавалергардском, Преображенском, Семеновском, Павловском, Егерском и Финляндском полках и в гвардейском Саперном баталионе, – живо перечислил Милорадович. – Улыбнулся: – Первыми присягнули лейб-гвардейцы Конного полка. Там у них казус вышел. Но командир находчивый оказался, сами знаете, генерал-адъютант Орлов. Он, завидев, что священник замешкался с чтением присяги, вырвал у него из рук присяжный лист и стал громогласно читать клятвенное обещание.
– Вот и порадовал. Благодарю, – кивнул император.
Милорадович смущенно повел глазами. И снова Николаю Павловичу показалось в смущении графа, в том, как неуклюже повернулся и как, сутулясь, вышел из кабинета, нечто странное. Только вчера это был бравый генерал, дамский угодник, интриган, генерал с кипучим, деятельным характером, властный, самолюбивый.
В дверях выросла фигура генерал-адъютанта графа Орлова.
Высокого роста, крепко сбитый, широкоплечий и с правильными чертами лица, румянцем на щеках, он был прямая противоположность Милорадовичу. Алексей Федорович неторопливо, уверенно доложил о принесенной присяге лейб-гвардии Конным полком.
– Наслышан о вашей находчивости, – махнул рукой император и рассмеялся.
Орлов улыбнулся. Он хотел было сказать что-то про свой полк, но тут распахнулась дверь, и без доклада быстро вошел командующий гвардейскою артиллерией генерал Сухозанет.
– Прошу простить, ваше величество! У нас казус. Артиллеристы требуют немедленно великого князя Михаила Павловича, – взволнованно проговорил он.
Николай Павлович поднялся от стола.
– Успокойтесь, – сказал он твердо, чувствуя, как учащенно забилось сердце и стали мокнуть ресницы. – Успокойтесь, – повторил он, продолжая успокаивать себя. – Говорите неторопливо, подробно.