Его величество
Шрифт:
В канцелярии государь встретил и командира Кавалергардского полка флигель-адъютанта Апраксина. Перекинувшись несколькими репликами с потомком соратника Петра Великого, он велел Степану Федоровичу вести своих воинов на Сенатскую площадь.
Николай Павлович ни с кем подолгу не задерживался. Его разговоры с генералами, офицерами были краткими. Он не замечал удивленных взглядов, не слышал реплик, бросаемых вслед. Государь понимал, у него в запасе нет времени, он не может откладывать на завтрашний день принесение присяги, успокоение мятежников, и был уверен – если этого не удастся сделать, то не может жить
Нервное напряжение не покидало его, император иногда срывался на крик, впадал в задумчивость. Замечая за собой ненужную суетливость, впечатлительность, Николай Павлович время от времени одергивал себя, и тогда перед подчиненными представало холодное неподвижное лицо. Чувство страха, мучившее его вчера, сегодня уступало уверенности в своих силах, и лишь по-прежнему всюду мерещились враги и предатели.
Возле Салтыковской лестнице, облокотившись на перила, стоял командующий гвардейским корпусом генерал от кавалерии Воинов. При виде его грузной фигуры Николаю Павловичу вспомнилось, как 27 ноября в день получения известия о смерти императора пришли они к нему с Милорадовичем и заявили, дескать, генералитет решил завещание покойного императора Александра Павловича не доставать, а принимать присягу Константину. Милорадович говорил, Воинов стоял рядом и загадочно улыбался. Сейчас по его бледному, осунувшему лицу пробегали судороги.
– Скучаешь, Александр Львович? – спросил с иронией Николай Павлович. – Это тебе, брат, не великого князя уму разуму учить. Тогда ты горазд умничать был. Что стоишь здесь? Или не знаешь, войска твои из подчинения вышли? Ну-ка быстро на место, где быть должен – марш!
Генерал Воинов качнулся тучным телом, и, словно камень, сорвавшийся со скалы, с грохотом сбежал вниз по лестнице.
На первом этаже возле главной дворцовой гауптвахты императора встречал молодой офицер. Он лихо вышел на средину площадки, звонким голосом произнес:
– Ваше величество! Имею честь доложить, что 9-я егерская рота лейб-гвардии Финляндского полка на караул заступила. Начальник караула капитан Прибытков.
– Финляндский полк был у меня в дивизии. А ну-ка давай проверим, как наши ребятушки команды выполняют, – усмехнувшись, сказал он, приглашая за собой капитана.
Спустя несколько минут Голенищев-Кутузов и Хвощинский наблюдали марширующих солдат караула, выполняющих команды «в ружье», «шагом марш», «на караул», и рядом с ними императора, похожего, скорее, на молодого офицера, быстрой походкой сновавшего перед строем, отдающего команды. И будто бы не было никаких мятежников, и не надо было спешить на Сенатскую площадь, а наступил обычный день и все проходит по распорядку воинской службы.
Николай Павлович в парадном мундире лейб-гвардии Измайловского полка с голубой Андреевской лентой через плечо идет по фронту, останавливается возле каждого солдата, спрашивая, как тот присягал и кому присягал.
Встав в конце колонны, он говорит:
– Ребята! Московские шалят. Не перенимайте у них пример! Делайте свое дело!
Звучит его команда:
– Вперед, скорым шагом марш!
Караул с идущим рядом Николаем Павловичем направляется из внутреннего двора к главным воротам дворца. За воротами теснится толпа народа. Многие люди, завидев
Остановившись у главных ворот, император громко и отрывисто читает народу лист манифеста. В морозной тишине торжественно и громко звучит его голос:
– Объявляем всем верным нашим подданным. В сокрушении сердца, смиряясь пред неисповедимыми судьбами Всевышнего, среди всеобщей горести…
Манифест, в 16-й день августа 1823 года собственноручным его императорского величества предписанием утвержденный, в коем государь император, изъявляя свое согласие на отречение цесаревича и великого князя Константина Павловича, признает наследником нас, яко по нем старейшего и по коренному закону к наследию….
Едва император затихает, громовые крики «ура», приветствия, самые сердечные возгласы потрясают воздух.
– Мы призываем всех наших верных подданных соединить с нами теплые мольбы их к Всевышнему….
Толпа, прерывая его, снова взрывалась криками «ура».
– Вы видите теперь, что я не отнимаю престол у брата? – спрашивает он.
«Ура!» – прокатывается по толпе.
Из-под арки Главного штаба с трудом пробирается к императору сквозь массы народа на серой в яблоках лошади начальник штаба гвардейского корпуса Нейдгардт.
– Ваше величество! Мятежный Московский полк остановил движение по Сенатской площади, где построил оборонительное каре, – говорит он по-французски, чтобы не будоражить толпу.
– Слушайте! Сейчас мне сообщили, что мятежники вышли на Сенатскую площадь. Они отказываются от присяги, – оборачиваясь к толпе народа, говорит Николай Павлович.
Нейдгардт в недоумении разводит руками.
Из толпы раздаются крики:
– Батюшка! Государь! Иди к себе!
– Не допустим никого!
– Государь, иди к матушке, к детям, к царице!
– Ступай с Богом, мы не допустим!
К Николаю Павловичу подбегает человек в шубе с лисьим мехом, обнимает его, целует, приговаривая:
– Батюшка наш отец, мы все за тебя встанем.
Едва освобождаясь от объятий, улыбаясь, Николай Павлович поднимает руку. Море человеческих волн утихает мгновенно, становится неподвижно, тихо, словно в храме в минуты исповеди.
– Не могу перецеловать вас всех… Но вот за всех… 31
Произнося эти слова, он подходит к толпе, целует тех, кто ближе к нему, прижимает их головы к своей груди. Слышатся рыдания, возгласы приветствий. Народ шумит, волнуется, вздымаясь и опускаясь перед главными воротами.
31
Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 105.
Император снова поднимает руку.
В мертвой тишине отчетливо звучат его слова, обращенные к народу. Государь призывает идти всем по домам, быть смирными, спокойными, повиноваться повелениям тех, которые одни знают, как и что делать.
– Дайте место, – говорит он.
Толпа тихо отступает далее к краям Дворцовой площади.
Со стороны Миллионной улицы показались бегущие солдаты в шинелях. Их становится все больше и больше. Они строятся на площади возле манежа, образуя стройную колонну.