Эгоист
Шрифт:
Трясу ими, они очень горячие и нестерпимо болят. Представляю, как кожа пузырится и плавится, затем прилипает к перчаткам, сразу же снимаю их, сцепив крепко челюсти. Терплю. Иначе потом придется снимать перчатки вместе с кожей.
Машина полностью охвачена огнем. Все вокруг следят за мной, за маршалами, которые помогают тушить пожар, другие – дойти мне до машины безопасности. Там ожидает медицинский работник.
Гонка замерла.
– Я сам! – говорю уверенно и иду к машине.
Вдруг кто-то смотрит и волнуется за меня.
– Двенадцатый номер в порядке, – передает маршал, пока я сажусь на пассажирское сиденье и перевожу дыхание.
Все длилось около двадцати секунд, а по моим ощущениям минут пять. Вечность будто бы.
Совсем не помню, что сделал с рулем. Нет воспоминаний, что я вынимал его. Перевожу взгляд на свой болид. Совсем новый. Был.
«Ты пробьешь своей башкой ограждение».
Что ж, моя злая Эльза, твои слова оказались пророческими.
Когда машина безопасности увозит меня с трека, в окне вижу, как убирают обломки моей машины. Задняя часть полностью оторвана.
По разговорам понимаю, что после того, как я спасся, загорелись батареи и тушили пожар второй партией огнетушителей.
– Майк, ты можешь шевелиться? Говорить? Опиши, что чувствуешь? – не отстает маршал, он же оказывает первую необходимую помощь.
– Со мной все в порядке. И разговаривай со мной нормально. Я просто попал в аварию.
Сука.
Меня заводят в медицинский центр. Тут же окружают. Английская речь сейчас раздражает, и я хочу слышать родной итальянский.
И кофе. Крепкий эспрессо после ужина, как и полагается в моей родной Италии.
На руки смотреть сложно. Они воспаленные, красные. Ноют.
Мне наложили холодный компресс. Все тело стало болеть очень сильно – особенно левая нога. Возможен перелом. Я все равно попросил оставить меня на минуту в покое. С медицинской точки зрения это не есть правильно. Но… Плевать.
Я, наконец, остаюсь один в этом кабинете и даже не могу уложить голову на ладони, растрепать волосы, потереть глаза.
Чувствую себя дерьмово. Дерьмовее некуда. Не самое приятное начало чемпионата. Еще и в новой команде, и на новом болиде.
Отвлекает стук. И меньше всего я хочу видеть ее. Только вот знаю, что там она.
***Авария Майка будет признана самой страшной в этом чемпионате.
Глава 12. Таня
– Ты немаленький, Марино, ты…
На большом экране в довольно уютном офисе команды показывают кадры с аварии Марино. Стоит мертвая тишина. Мы видим огонь, осколки и части болида, продолжение движения машин, но на более низких скоростях, маршалов, которые спешат к месту аварии. А вот Майка в кадре нет.
Я чувствую, как немеют руки, затем ноги. Уже не понимаю, как вообще
Шепот слышится позади.
«Это плохо, если не показывают гонщика. Что-то случилось…».
Мне стоит многого, чтобы не повернуться и не прокричать на весь пит-лейн, что с ним все в порядке, он просто… Не в кадре.
Этот придурок не может умереть!
– Двенадцатый номер в порядке, – слышу и облегченно выдыхаю. Мы все это делаем.
Затем Майк попадает в объектив камеры. Внешне с ним и впрямь все в порядке: черный комбинезон, растрепанные волосы, поджатые от переживаний губы и бегающий взгляд.
Мой выдох рваный.
Делаю шаг в попытке выбежать к нему, но осекаюсь. Нельзя, не пустят. Глупо.
– А где сейчас Майк? – спрашиваю.
Я помощник его менеджера. Мне можно ответить, я вправе это спросить. Голос при этом неровный, дрожащий.
– В медицинском кабинете.
Вылетаю из офиса и несусь в незнакомую мне часть. Там такое скопление людей, что меня никто не замечает. Опускаю взгляд и прислушиваюсь. Чужие голоса глушит пульс. Грудная клетка разрывается от биения сердца.
А если бы я не пожелала ему разбить башку об ограждение, Марино пришел бы сегодня подиум? Чувство вины какое-то необъятное. Ни его поступки, ни слова не стоят того, чтобы Майк лишился жизни, пусть он хоть трижды придурок!
Я дожидаюсь, пока кабинет, в котором находится Майк, опустеет, и замираю.
Стучусь и выжидаю ответа. Его, надо полагать, не было бы при любом раскладе. Это же Марино!
– Я войду? – спрашиваю и все же опасаюсь, что в меня что-то полетит. Хорошо, если это будут итальянские ругательства, а не всякие стеклянные баночки с полок медкабинета.
Майк лежит. Его руки перебинтованы, в воздухе пахнет сгоревшей резиной и пластиком.
Живот крутит от увиденного. Наверняка он испытывает адскую боль. Сколько нужно времени, чтобы обезболивающее, которым обкололи моего итальянского гонщика, подействовало?
– Ты как? – задаю вопрос дрожащим голосом.
Сердце не на месте.
Резко наше прошлое обнуляется. Это сложно представить, потому что боль еще преет внутри. Но я ведь могла потерять Майка. Было чертовски страшно.
С этой минуты я искренне ненавижу гонки. Я ненавижу чемпионат.
– Как я… Живой, как видишь, – голос наполнен горечью.
На моем языке такая же прогорклость, что сглотнуть ее, значит, отравиться.
Медленно иду к Майку. С каждым шагом волнение усиливается.
– А ты не такая радостная, как я думал.
Стыдно за сказанное. Останавливаюсь на полпути и, прочистив горло, спрашиваю:
– Может, ты что-то хочешь?
Звучит странно, и я готова услышать очень черную шутку в свой адрес. Но вместо этого Марино просит:
– Кофе.
– Конечно. Сейчас принесу. Эспрессо?