Эгоист
Шрифт:
— Он непостижим. Мы прожили с ним всю жизнь и знаем его всегдашнюю готовность к самопожертвованию. Но только он требует, чтобы и ему отдавали сердце безраздельно. И если в душу его вкрадывается сомнение, он становится таким, каким мы его видели сегодня.
— Совершенно разбитым. Он просто неузнаваем.
— Будем надеяться, — в третий раз начал доктор Мидлтон. Он так и рвался объяснить дамам, отчего это так. Кто-кто, а он мог бы разрешить их недоумение. — Мы, англичане, народ суровый, — продолжал он, отказавшись от своей обычной метафорической манеры, которая, как он чувствовал, была бы неуместна в приложении к данной теме. — Мы, сударыни,
— Он скрывает свое страдание, — сказали тетушки, — но оно очень глубоко.
— Следовательно, это у него нечто вроде болезни?
— Это не поддается объяснению, здесь какая-то мистика.
— Мистика? Нечто оккультное? Уж не культ ли самого себя?
— Себя? — воскликнули тетушки. — Но ведь человек, посвятивший себя служению своей личности, обычно равнодушен к другим. Разве такой человек жаждет сочувствия, любви и преданности?
— Его гостеприимство безупречно, сударыни.
— Он безупречен во всех отношениях.
— Человек, который может внушить подобное мнение о себе женщинам столь проницательного ума, прожившим с ним бок о бок всю жизнь, должно быть, и в самом деле безупречен. Могу только повторить, что хозяин он безупречный.
— Он будет прекрасным мужем.
— Надо полагать.
— В этом не может быть сомнения! Послушная и любящая жена будет им управлять по своей воле. Вот и все, что надлежит знать той, кого он полюбил столь роковым образом. И если бы мы только смели, мы бы раскрыли ей этот секрет. Она может управлять им посредством своей любви к нему, а управляя им, она будет править всеми вокруг. Ее владычество будет основано на любви, которую она ему подарит. Если бы она захотела это понять!
— Если бы она могла быть философом! — вздохнул доктор Мидлтон.
— Но чувствительность, столь обостренная…
— …если его подруга не проявит необходимой чуткости…
— может в конце концов, ибо и лучшие из нас не более как смертные…
— …привести к ожесточению!
— И хоть он будет испытывать те же чувства, что
— …даже больше прежнего!..
— …и останется таким же нежным в душе…
— …он может зачерстветь снаружи!
Развернув перед доктором столь ужасающую перспективу, обе дамы разом взглянули ему в лицо.
— О, да вы нарисовали горестную картину образования мозоли! — сказал он, в тон их печальным голосам.
Все трое склонились в унынии. Дамы пытались вникнуть в смысл его последнего замечания; достопочтенный доктор боялся, как бы здравый смысл у него не одержал верх над галантностью.
Спасение пришло неожиданно.
Дверь в гостиную распахнулась, и лакей провозгласил:
— Мистер Дейл!
Мисс Эленор и мисс Изабел обменялись взглядами и всплеснули руками.
Обе направились к гостю с приветственными возгласами.
— Садитесь, садитесь, мистер Дейл! — восклицали они, подвигая ему кресло. — Надеемся, вы не принесли нам худых вестей о нашей дорогой Летиции?
— Нам так редко выпадает счастье видеть вас здесь, что, вместо того чтобы радоваться этому счастью, мы впадаем в тревогу.
— Итак, доктор Корни оказался чудотворцем?
— Да, это он доставил меня к вам, сударыни, — ответил мистер Дейл, худощавый и сдержанный джентльмен, на лице которого сквозь матовую бледность больного, прикованного к постели, все еще проступали следы индийского солнца. — Мне нечасто удается покидать свое жилище.
— Достопочтенный доктор Мидлтон.
Мистер Дейл поклонился. Лицо его выражало удивление.
— У вас тут великолепный воздух, сударь, — заметил достопочтенный доктор.
— Увы, я почти лишен возможности им пользоваться, сэр, — ответил мистер Дейл и, обратившись к дамам, спросил: — Мне удастся поговорить с сэром Уилоби?
Посовещавшись между собой, они сказали:
— У него сейчас Вернон. Мы пошлем спросить.
И позвонили в колокольчик.
— Я имел счастье познакомиться с вашей дочерью, мистер Дейл. Весьма достойная особа, — сказал доктор Мидлтон.
Мистер Дейл поклонился.
— Ваши похвалы для нее большая честь, сэр. И насколько я могу судить — а я сужу о ней, как отец, — она их заслуживает. До настоящего времени у меня не было оснований в этом сомневаться.
— Сомневаться в Летиции! — воскликнули дамы и принялись расхваливать ее, как воплощение добродетели и чуткости.
— До последнего времени я и сам свято в это верил, — сказал мистер Дейл.
— Но ведь более преданной дочери и заботливой сиделки невозможно себе представить!
— Это я могу подтвердить, сударыня, как отец.
— Да и во всех прочих отношениях, мистер Дейл, разве она не совершенство?
— Я хотел бы так думать.
Вошел лакей и объявил, что сэр Уилоби заперся в лаборатории с мистером Уитфордом.
— Хозяйственные дела, — заметили дамы. — Вы ведь знаете, мистер Дейл, как досконален в этом отношении Уилоби.
— Надеюсь, он здоров? — спросил мистер Дейл.
— Совершенно.
— И телом и душой?
— Мистер Дейл, он никогда не хворает.
— Ах, каково это слышать тому, кто никогда не бывает здоровым! А как здоровье мистера Уитфорда?
— Здоровье мистера Уитфорда? — воскликнул доктор Мидлтон. — Не пугайте меня. Оно незыблемо, как наша конституция, как наша казна, как репутация нашего князя всех поэтов{70}. Не вселяйте в мою душу таких опасений, молю вас!
Мистер Дейл хмыкнул. Недоумение его возрастало с каждой минутой.
— Мистер Уитфорд работает головой, сэр, — сказал он. — А усиленные занятия наукой не всегда способствуют, если можно так выразиться трезвому взгляду на житейские вопросы.