Эгоист
Шрифт:
Полковник вновь с нежностью обратился к образу мисс Мидлтон. Надо, впрочем, признать, что предположение, будто обе стороны в равной степени тяготятся предстоящим браком, несколько охладило его пыл. Как ни желательно, чтобы стороны в этом сошлись, все же это снижает романтику и отводит третьему лицу этой драмы роль простого статиста. Нет мужчины, которого бы порадовала такая роль. Если бы те смертные, коих богини Олимпа удостоили своей любовью, оставили по себе мемуары, мы имели бы лишний случай убедиться в этой особенности мужского тщеславия. Даже любовь небожительницы не утешала избранников: всем известно,
Де Крей вышел из лаборатории и, направляясь к конюшням, увидел Клару. Она в это время выходила из библиотеки. Бросив ей на ходу какую-то забавную реплику, он едва позволил своему взгляду скользнуть по тому самому лицу, по которому всего минуту назад так страстно тосковал.
Но и беглого взгляда было довольно, чтобы вселить в полковника беспокойство, как бы не сорвалась задуманная прогулка. Вскоре, однако, Клара вышла, одетая в амазонку, и его опасения рассеялись: черты ее выражали полнейшую безмятежность. Полковник приказал себе держаться того тона, какой изберет она сама.
Де Крей не уступал Кларе в живости характера. И если житейский опыт и позволял ему в мечтах заходить дальше, чем позволяла себе Клара, то этот же опыт служил для него уздой; он понимал, что инициатива должна исходить от нее. А Клара или молчала, или говорила о Кросджее, галопом мчавшемся впереди. Она очень переменилась по сравнению с тем, какой была утром. Он попробовал было рассмешить ее, но безуспешно. На этот раз степенная английская беседа, казалось, была ей больше по нраву. От серьезности к грусти — один шаг. Клара выразила сожаление, что в протестантских странах женщине заказан путь в монастырь. Де Крей был так занят своими мыслями, что ему вместо монастыря почудилось слово «сераль». У него хватило ума промолчать, а когда он понял свою ошибку, он вынужден был про себя отметить, что чрезмерное увлечение беседой с очаровательной девушкой ведет к притуплению умственных способностей у мужчины.
Когда доехали до деревни Аспенуэл, Клара извлекла из-за корсажа письмо и попросила Кросджея опустить его в ящик.
— «Мисс Люси Дарлтон»! — прочитал мальчик нараспев. — Какое прелестное имя!
Клара ничем не выдала своего отношения к этому имени.
— Вот вам лишнее доказательство того, что ему здесь только и дела, что размышлять о прелестных именах! — сказала она.
— Возможно, вы правы, — сказал ее спутник. — Впрочем, все мальчики думают об этом! — прибавил он, дабы не показаться подобострастным.
— Да, если у них нет строгих учителей, которые бы задавали им урок на каждый день и преподавали им, кроме того, некоторые житейские уроки.
— Разве мистер Уитфорд недостаточно строг?
— Мистеру Уитфорду приходится сталкиваться с другими влияниями.
— Уилоби?
— Я этого не сказала.
Он понял ее. Она отважно коснулась щекотливой темы. Де Крей проникся к ней глубоким уважением: не всякая девушка отнеслась бы к этому вопросу с такой вдумчивостью и прямотой. По глубокой серьезности, с какой она говорила о мальчике, он понял, что любовь ее к нему — не девичья прихоть, а чувство и в самом деле близкое к материнскому.
То, что она пожелала отправить письмо из отдаленной деревушки, а не вверила его почтовому ящику Большого дома, представлялось ему исполненным глубокого значения. Опасаться домашней цензуры у нее,
Итак, письмо чем-то для нее важно и указывает на некую последовательность в поведении девицы, весьма, казалось бы, непоследовательной. Об этом можно было заключить и по оброненному ею замечанию о монастыре, и по всему ее настроению, выражавшемуся не только в словах, но и во взглядах, жестах, в различных мелочах, которым трудно подобрать названия. Да, Клара на самом деле, должно быть, особа весьма и весьма последовательная. Если бы найти к ней ключ!
Она опять заговорила о поездке в Лондон, которую намеревалась предпринять, как только ей удастся убедить отца. Де Крей вспомнил вечернюю сцену в вестибюле и выражение отчаяния на ее лице.
Наездники проскочили аспенуэлский выгон и очутились у брода, к живейшему огорчению Кросджея довольно мелкого. Де Крей и Клара пропустили мальчика вперед, чтобы он мог на своем коне без помехи шлепать по ручью и чувствовать себя его безраздельным властителем.
От быстрого движения кровь приливает к мозгу и мысли становятся молниями, послушными велению сердца.
Галоп разгорячил де Крея настолько, что он рискнул закинуть удочку:
— Нельзя ли мне узнать имена подружек, которые прибудут к вашему венчанию?
Ответ Клары был, очевидно, также обусловлен стремительностью галопа.
— В этом нет необходимости, — отрезала она.
— Разве я не имею права?
Она промолчала.
— Например, мисс Люси Дарлтон; у меня, как и у Кросджея, при одном звуке ее имени забилось сердце.
— Она не будет присутствовать при бракосочетании.
— Неужели отказалась? Присоедините мою просьбу к вашей.
— Просить ее? Или всех?
— А разве отказались все подружки?
— Это слишком мрачное зрелище.
— Венчание?
— Девушкам оно приелось.
— Приелись венчания? Но мы их уломаем.
— Всех не уломать.
— Неужели мисс Дарлтон не поддастся моему красноречию?
— А вы так жаждете…?
— Добиться ее согласия? Еще бы!
— Нет, этого события.
— Какого события?
— Венчания! — воскликнула Клара и, в ужасе от собственного порыва и возможных его последствий, пришпорив лошадь, врезалась в воду. «Это все ты, — мысленно взывала она к отцу, — ты повинен в том, что я забыла всякий стыд!» В своем гневе на отца, не пожелавшего расстаться с комфортом, несмотря на ее почти коленопреклоненные мольбы, она забыла об Уилоби. Отец не хотел ее выслушать и, словно колокол, оглушенный собственным звоном, отвечал ей нудным, тупым повторением одного и того же.
Полковник дал Кларе присоединиться к Кросджею и не стал ее нагонять. Они въехали в узкую аллейку, полную таинственных примет, говорящих о наличии птичьих гнезд в майской зелени кустов. Втроем ехать было тесно, и полковник держался в арьергарде, утешаясь возможностью любоваться фигурой мисс Мидлтон. Впрочем, в ее готовности принять участие в охоте за птичьими гнездами было мало утешительного для человека, доведенного ею до крайней степени волнения. В его ушах все еще звучал презрительный тон, каким она произнесла «венчание». Очевидно, она уже вертит им, как хочет, ничуть при этом не связывая себя.