Егор Летов: язык и мир. Опыт психолингвистического подхода к поэзии
Шрифт:
Субъект и тип движения
В ПДМ 1.2 структура субъекта усложняется. Это усложнение связывается с потерей внешней точки сборки: «линия фронта» теперь проходит не между внешним миром и человеком (когда можно было скомандовать самому себе «Соберись!» и «приклеить отбитые части тела»), а внутри самой личности, что метафорически выражается в образе матрешечного тела, включающего в себя «субтела» [35] .
Однако усложнение субъекта вовсе не свидетельствует об обретении им целостности. Скорее наоборот, степень диссоциации летовского героя увеличивается. Субъект на этом этапе, как и в ПДМ 1.1, остается страдающим: его тело разрывается на части, только теперь «виновниками» этого телесного распада оказываются не внешние силы, а его собственные
35
В диссертации А. С. Бокарева такой тип телесности связывается с «эффектом матрешки», когда «один предмет (меньший) вложен в другой (больший)» (см.: Бокарев А. С. Поэтика русской лирики второй половины XX – начала XXI века: субъектная структура и образный язык. Дис…. д. филол. н. Ярославль, 2021. С. 136).
Любопытно, что внутренние силы, обитающие внутри субъекта, противостоят внешним силам, ассоциированным ПДМ 1.1. Если в случае с ПДМ 1.1 внешние силы связывались с бездушными материально-техническими инструментами, то внутренние энергии в ПДМ 1.2 – это живые, природные одушевленные сущности: животные (воробьиная стая, сырая лошаденка, антропоморфные существа), телесные органы и субстанции.
Главная особенность этих «органических» импульсов заключается в их независимости от координирующего центра. Именно поэтому в результате агрессивного воздействия внутренних сил происходит парадоксальное отчуждение субъекта от своего собственного тела, оно становится иным, пугающим, ибо заключает в себе нечто, что выходит за пределы контроля. И если в ПДМ 1.1 субъект все-таки мог обрести свою идентичность (пусть и отрицательную), отталкиваясь от сопротивления внешнему врагу, который вынуждал его собраться (в буквальном и переносном смысле), то в ПДМ 1.2 последняя онтологическая опора – собственное тело – становится неконтролируемым, и вместе с возможностью контроля исчезает и возможность целостности.
Обретение целостности за пределами тела связывается со следующим этапом сюжета и соответственно следующей ПДМ. Здесь же необходимо сказать несколько слов о движении субъекта, которое является важнейшей характеристикой образа летовского героя.
Отсутствие внутренней целостности субъекта приводит к амбивалентному типу движения. Так, с одной стороны, субъект как интеллектуально-волевая инстанция, как и в случае с ПДМ 1.1, остается неподвижным. А с другой стороны, мы видим, что эта ПДМ является гораздо более динамичной, чем предыдущая.
Выше было показано, что два этапа развертывания сюжета тематически противопоставлены. И в самом деле, если в начале сюжета субъект подвергается деструктивному внешнему воздействию, то на втором этапе, действуя реактивно, он как бы «дает ответ» на это воздействие. Кажется, что такой тип поведения субъекта предполагает изменения на шкале активности: если на инициальном этапе субъектность была страдающе-пассивной, то теперь субъект должен стать проактивным.
Однако ситуация сложнее. Действительно образ «субъекта как объекта» исчезает, на что указывают «активные» грамматические конструкции в соответствующих текстах. Ср., например: «Тело расцветает кишками на волю» (с. 296), «Буйная кровь просится на волю» (с. 349), «кишки и мозги разлетятся как мухи…» (с. 59) и др.
Однако активность в приведенных отрывках связана не с самим лирическим субъектом, а с субстанциями, «обитающими» в пространстве его телесности. Признак активности приписывается не субъекту как некому волевому центру, а «стихийно-бессознательному» телу. Сам же одушевленный, лирический субъект вновь оказывается страдающе-пассивным, однако теперь на него действуют не внешние силы, а свои собственные внутренние энергии.
Тело отчуждается от субъекта, не подчиняется ему. В этой связи обращает на себя внимание семантика неконтролируемости телесных действий, которая может объясняться сопряженностью этих действий с зоной инстинктивного. Ср.: «Обреченной рвоты непокорный пульс» (с. 223), «Эту дверцу мою ни прикрыть, ни захлопнуть / моим бестолковым дурацким рукам» (с. 383) [36] . Фактически воздействие внутренних сил оказывается столь же фатальным, как и воздействие внешних сил, а сам субъект остается в той
36
Апофеозом этой неконтролируемости стало тело, которое ходит «само по себе» в «Прыг-скок», см. анализ этого образа в третьей главе.
Таким образом, мотивы динамичности и активности связываются с внутренними составляющими тела. Обращает на себя внимание сам тип их движения: оно всегда осуществляется «наружу», «на волю» «все равно куда», «из плена» и др. Тип движения «наружу» является транслокальным, он связан с преодолением пространственной границы, которая в данном случае является границей тела.
Этот вид движения мы назвали центробежным, важность этого типа динамики в поэтическом мире Летова сложно переоценить, дальнейший анализ покажет, что именно этот тип движения оказывается доминантным в летовской поэтической вселенной. Так, третий этап развития сюжета, о котором речь будет идти далее, связывается с обретением подлинной свободы от любых границ, что всегда (!) сопровождается центробежным типом движения. Именно поэтому ПДМ 1.2 является пограничной, тексты, где она представлена, часто репрезентируют и третью пространственно-динамическую модель, которой посвящена вторая глава работы.
Резюме
Итак, пространственно-динамическая модель, обнаруживаемая на втором этапе развития сюжета, обладает следующими характеристиками:
1. ПДМ 1.2, являясь реактивной, оказывается своеобразным развитием ПДМ 1.1. Логика этого взаимодействия видится следующим образом: давление на лирического субъекта внешних сил приводит к его ответной реакции, которая связана с телесными трансформациями самого субъекта.
2. Именно поэтому основной пространственной структурой ПДМ 1.2 является внутреннее пространство тела. При этом тело в ПДМ 1.2 и внешнее пространство в ПДМ 1.1 – функционально тождественны: в обоих случаях по отношению к субъекту они выполняют ограничивающую функцию, что приводит к пересечению образных рядов, связанных с двумя ПДМ, и появлению образа тела-тюрьмы.
3. Тело-тюрьма, где замкнуты чужеродные субъекту сущности, «построено» по «матрешечному» принципу. Думается, что этот принцип является определяющим и применительно к организации мира Летова в целом. Как субъект, оказываясь внутри тесного мира, стремится вырваться за его пределы (ПДМ 1.1), так и субтелесные структуры, возникающие внутри тела, пытаются преодолеть границы, на этот раз телесные (ПДМ 1.2).
4. В результате перед нами предстает многоуровневая конструкция, некая онтологическая иерархия, своеобразная череда «отражений». Субъект последовательно преодолевает не только внешние границы мира, но и личные границы тела, как будто бы выходя за пределы всех возможных ограничений, как внешних социальных, кем-то заданных, так и внутренних, предопределенных самой природой.
5. Попытка героя преодолеть свои собственные телесные пределы приводит к появлению деформированной телесности с нарушенной границей, которая реализуется в образах взрывающегося тела и тела с дырой. На этот раз акторами разрушения тела оказываются не внешние, а внутренние силы, уничтожающие телесную целостность и стремящиеся вырваться наружу. При этом если в случае с ПДМ 1.1 внешние силы представали в образе бездушных материально-технических инструментов, то внутренние силы в ПДМ 1.2 оказываются органическими сущностями (телесные субстанции и животные).
6. Субъект на этапе ПДМ 1.2 является амбивалентным. С одной стороны, он, как и в случае с ПДМ 1.1, оказывается неактивным, страдающим и неподвижным (только на этот раз он страдает от внутренних, буквально «раздирающих» его импульсов), а с другой стороны, с образом его тела связывается центробежная динамика, часто реализуемая в образе взрыва: внутренние телесные субстанции (прежде всего кровь), запертые в теле, могут выходить из тела «прочь», «вон», «на волю».
7. Центробежная модель движения является исключительно важной для художественного мира Летова, она ассоциируется не только с телом, но и с иными пространственными образами и мотивами (сходом с проторенных путей, дорогой под откос, сходом поезда / трамвая с рельс). Ее важность для поэтического мира Летова обусловлена авторской установкой на динамическое преодоление границ любого типа и декларацией жизни как процесса, не вписывающегося в рациональные рамки.