Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

Чудакова Мариэтта Омаровна

– Ну есть хоть что-нибудь такое, что на них действует?

“На них” – это значило: на класс партийно-государственной бюрократии. Куницын ответил не задумываясь:

– На них действует только одно: инстинкт самосохранения».

Это было на большом домашнем собрании – на одной из «московских кухонь».

Лен Карпинский сделал доклад, где изложил концепцию борьбы с властью: «предполагалось, что власть не устоит в случае распространения истинных фактов и идей о сущности строя, выросшего под названием “социализма”. Для этого и замышлялся журнал.

На том

же собрании стало ясно, что реальной возможности издавать журнал мы не видим. Тимур к тому времени уехал в Белград: кончился его отпуск. Оттуда он снабжал нас кое-какими книжками о югославской системе самоуправления, с которой мы связывали большие надежды…».

.. Должно было пройти почти 20 лет до тех дней, когда Лацис будет заниматься именно этим – «распространением истинных фактов и идей о сущности строя». Только уже в легальном журнале.

А руководить экономическим отделом этого журнала он пригласит улыбчивого широколицего мальчика…

Но ни сам Отто Лацис, ни двенадцатилетний Егорка печальным летом 1968 года об этом и не подозревают.

28. Отступление: кто такие шестидесятники?

– И все же диссидентства в вашей семье не было?

– Почему – было. Отец нормальный «шестидесятник», хотя он и военный. И его друзья нормальные шестидесятники.

Егор Гайдар, 2003

…Народ вздохнул полной грудью, будто какой-то невидимый груз сбросил со своих плеч. И начались знаменитые шестидесятые годы, когда перед нами открылись новые горизонты и силы прибавились, и настроение улучшилось. Появилась светлая перспектива. <…> Так что за одно это Хрущеву можно простить многое – и кукурузу, и гонения на творческую интеллигенцию, и Кубу…

Владимир Шингарев. Россия завтра: повесть, 2011

Идеализация участников революции, первых строителей социализма, которую не смогли поколебать во мне ни тюрьмы, ни лагеря, стала развеиваться именно тогда, в годы хрущевской оттепели. В конце концов выяснилось, что улучшать нечего – нельзя облагородить замешенное на лжи. В образах героев, порожденных не только пропагандой, но и естественным желанием иметь примеры гражданственности, проступили ничтожество и бездуховность.

Семен Виленский. Стыковка лет. Воспоминания, 2011

Этот особый слой умещается, по моим личным расчетам, в возрастные границы с 1918-го по 1935-й год рождения.

Кто в него вошел, кто получил именование шестидесятника?

Те, кто к середине 50-х годов кем-то уже были. У кого имелся статус (литературный или научный) – или общественная репутация. То есть – было имя.

Иногда все это заменял фронтовой или лагерный опыт.

Это были люди с образованием историческим, экономическим или «философским».

Ну, о философском образовании, когда речь идет о советском времени вообще, а о сталинском в особенности, трудно писать без кавычек. Ведь всех русских философов,

не следовавших за Марксом, горячий его поклонник Ленин, не желая тратить время на философские споры, просто под страхом смерти посадил осенью 1922 года в Петрограде на пароход – и отправил в Европу. Все они расписались в документе, где сказано, что если только посмеют вернуться на родину – их ждет смертная казнь… Почти все они стали в Европе известными философами. А в нашей стране начали преподавать студентам только одну философию – марксизм-ленинизм.

В слое шестидесятников были партийные и комсомольские работники, в том числе и журналисты (Лен Карпинский, Егор Яковлев). В него входили и режиссеры, и сценаристы, и литераторы, особенно – поэты…

Два важнейших, нам кажется, личных свойства вели человека прямо в ряды «шестидесятников». Одно – биологическое, а второе – мировоззренческое.

Первое свойство – это активность натуры. Она, наверно, дается человеку от рождения – биологически. То есть – неукротимое желание действовать.

В плохие времена активным людям приходится нелегко – им не удается эти времена пересидеть в уголке. Людей с жаждой действия всегда выносило на поверхность советской так называемой общественной жизни. А там их ничего хорошего не ждало. Стать вполне положительными общественными деятелями в этой плохой рамке было практически невозможно.

И они, в том числе и талантливые люди, становились советскими функционерами со всеми вытекающими последствиями. То есть они, конечно, ухитрялись делать что-то хорошее – но его обязательно приходилось уравновешивать плохим.

Люди же пассивные по природе могли как-то пересидеть плохое время – и не выпачкаться.

Второе качество относилось уже не к биологическим чертам, а к мировоззрению.

Все они думали не просто о личной свободе, а о благе страны. Зять Геннадия Лисичкина, директор школы и режиссер школьного театра С. Казарновский, вспоминает, как в доме тестя сидел за столом «с очень известными и мудрыми людьми. Егор Яковлев, Тенгиз Абуладзе, Юрий Визбор…». И заключает: «Они жили в той же стране, что и я, но судьба этой страны их волновала по-настоящему».

Их тянуло к соблазну, про который сказал Пастернак, и лучше его не скажешь:

…Хотеть, в отличье от хлыщаВ его существованье кратком,Труда со всеми сообщаИ заодно с правопорядком.

Хотеть «труда со всеми сообща» – в общем естественно для человека.

Но одни эпохи благоприятствуют этому, другие – нет.

«Шестидесятники» именно такого труда и жаждали. Они хотели такого действия, которое, во-первых, будет направлено на интересы всего общества, страны, а во-вторых – будет происходить «сообща» – в команде, коллективно.