Эха – на!
Шрифт:
Прав, абсолютно прав был доцент Пинигин, заявивший плачущей студентке – вечернице, утверждавшей, что не понимает она аналитическую геометрию: «Милая девушка, вы мне даже импонируете своей наивностью. И я вам нисколько не сочувствую Ибо, чтобы закончить любой, я повторяю любой, в том числе и славный наш, вуз нужно иметь только одно качество – крепкую, упорную, настырную, пардон – тес, задницу! И никакой головы!». Весьма жизненно. И всеобъемлюще. Вся последующая жизнь лишь укрепляла во мне уверенность в правоте математика.
Даже в такой исключительно маститой, элитарной конторе, как альма – матэр, уникумов хватало. Например лично наблюдал в исполнении одного кекса такой вот шедевр – sinus2a/2=sinusa. Слышал, как универсальную газовую постоянную в путают с радиусом земли, благо обе величины обозначены как R. А период колебаний определяют не по формуле Герца, но по формуле Героя, списав название с подружкиной шпоры, не особо разобравшись с чужим почерком и вслух произнеся эту галиматью. В законе смещения Вина доцент Андреев искренне советовал некоторым ставить в конспекте ударение на первый слог. Большой знаток наук из параллельной
По воскресеньям, во очищение от скверны субботних дискотек и сопутствующих им явлений, а именно – пьянства и прелюбодеяния, мы играли в футбол. Некое подобие стадиончика лежало прямо под окнами нашей башни о полутора десятках этажей. Старина Шынк выходил на поле в некоей зимней кепке с опущенными ушами. В таком виде он напоминал пленного немецкого солдата под Сталинградом. Особенно по прошествии некоторого времени, проведенного на морозе, когда его лик уже испытывал приличное воздействие гнилой питерской зимы и щеки становились откровенно лиловыми. Шынк все время пытался повесить свечу, как можно выше, в какую сторону, для него значения не имело. Выглядело это совершенно по – идиотски, поскольку Музя, носивший постоянные очки, как назло просто обожал играть головой, и бросался принимать очередную шынковскую свечку, лихорадочно сдергивая с носа свои окуляры. Не мудрено, что частенько Музя и мяч удалялись по расходящимся траекториям, так и не повстречавшись. Купался, к слову, Музя тоже в очках, беспечно не стягивая дужки резинкой на затылке. Однажды, когда мы были на практике в небольшом дальневосточном городке, он утопил свою оптику в Амуре. Отметился все – таки. «Когда губа у вас не дура, лежат очки на дне Амура!», – изрек я по этому поводу. Бред конечно. Но отличная, точная, сонетная рифма присутствует.
Нашими с Ныряичем наставницами – напарницами во время второй технологической практики оказались две вполне достойные внимания девчонки, лет двадцати. Работа нам досталась нехитрая, окраска мелких плоских деталей методом окунания, однако наставницы, весьма оригинально и несколько двусмысленно пояснили, что и здесь имеются профессиональные хитрости. «Не стряхивай, а то и залететь недолго. Брак это преступление». Нам, собственно, было до лампочки. На второй практике, уже перейдя на пятый курс, мы могли заводчан с их предложением потрудиться в качестве работяг, с полным правом послать на все три советских, мол, «Положение…» изучили, поэтому определяйте для изучения работы ИТР в соответствующие подразделения. Но, во – первых на заводе по – человечески попросили помочь, всего пару недель, больше для страховки, а во – вторых нам самим в скучном, душном и пыльном конструкторском или технологическом бюро сидеть не особенно хотелось. И мы не стали ломаться. А познакомившись с Лариской и Надюхой, и вовсе приободрились. Да и было от чего: девчонки – стройняшки, на личико – милашки, нахальные конечно, но именно такие нам и нравились об те поры. «Как много девушек хороших, но тянет что – то на плохих». До сей поры, признаться, тянет. Никакие на самом деле они были не плохие, но, что интересно, к нам отнеслись со снисхождением. На первом же перекуре Надежда с видом абсолютного превосходства заявила, что все студиозы – тепличные существа, любой заводской чувак даст им фору и в работе, и в прочей жизни, включая дела альковные, словом мы – слабаки крупноголовые. И опять—таки проверила нас очередными шутками – прибаутками. Выглядело это приблизительно так:
– Лорка, я тут с парнями закончу, а ты сбегай до буфета, булок – пирожков прихвати. Скоро время чай пить.
Подружка уходит, мы трудимся, перебрасываясь короткими репликами исключительно по делу, потом Надюха смотрит на часы и, расстегнув на халатике две верхних пуговицы, томно так потягиваясь, произносит не глядя на нас:
– Эх, подруга ….мать, не идет, ни рефрена, ни туда, ни сюда, наверное застряла накрепко в дыре какой ни будь. Надо бы сходить за ней, найти, да и продёрнуть прямо на месте, как следует, чтобы пирожки в дороге не стухли. Сходите, парни, кто ни будь. А мы тут пока со вторым стол накроем. Да и жарко стало.
С этими словами она весьма грациозно стягивает платок с головы, ну и конечно, русые густые волосы эффектно рассыпаются по плечам. Ныряич, хитро ухмыльнувшись, уходит искать и продергивать Лору. Мы с Надеждой идем в чайную, готовить плацдарм для чаепития.
– Кстати, приятель, а ты уже дальневосточник? – Надя прикуривает две «Стюардессы» и протягивает одну из них мне, словно я об этом просил.
– Ну, нет наверное. Вот вернусь в Питер, тогда… я сделал первую глубокую затяжку, удивляясь, насколько вовремя моя спутница устроила перекур.
– Фемерню ты несешь, миленький. Одно слово – студент. Запомни, дальневосточник тот, кто с нанайкой переспал. Не приходилось.? Так не теряйся. Мотанись через речку в Вознесенье. Там кралю косенькую снимешь, самогоночки купишь, рыбешки с душком. На берег выползаете и поехали… А то останешься питерцем срамным, курям на смех. А так поперечный секс и в дамки.
– Поперечный? Это как?
– Потом объясню. Короче, крест на крест, ой, да слушай… Чайник пойди налей. Знаешь где?
– Знаю. Сейчас, – я сливаю остатки холодного кипятка из чайника в графин на подоконнике и, выходя из комнаты, спрашиваю: – Слушай, красавица, а ты, часом не нанайка? По – моему так вполне… Может действительно объяснишь?
– А что,
Годом раньше, на проходной механического цеха одного из питерских заводов, совсем молодой еще мастер, наверняка недавний выпускник нашего же вуза, радостно возвестил нам, практикантам: «Итак, коллеги, вы прибыли на самое мерзкое, опасное и старейшее предприятие города трех революций. С чем вас и поздравляю. Но мы вам безгранично рады, ибо кадры решают все. А главное, в стенах этого в свою очередь старейшего на заводе цеха, вы раз и навсегда поймете, что слово интеллигент происходит от слова телега. И как было спето однажды: «Вся жизнь телега, я еду в ней». Я свидетельствую, что наш товарищь мастер не соврал ни в одном слове. Целый месяц мы увлеченно катали технические тележки, нагруженные заготовками, от станка к станку, ложементов для укладки не хватало, скользкие от смазочно – охлаждающей жидкости заготовки норовили то и дело рухнуть на не менее скользкий пол, словом, увлекательная штука – ручная транспортировка. Но самые несчастные из нас именно к станкам и были определены, а это все равно, что на цепь посадить. Шибко не побегаешь. Установил заготовку, снял заготовку. От забора и до обеда. От обеда и до забора. Ноги каменели через час. Невольно думалось, а как же те, кто всю жизнь у станка простоял? А вот так, ребятки. Вот так. Тетеньке тридцати еще нет, а ноги, точно у старухи, такими варикозными узлами обвязаны, любо дорого смотреть. Врубеля Михаила Александровича впору призывать – запечатлел бы лучше любого фото, как раз с его техникой такое рисовать. А ты, будущий инженер, командир производства, забудь индукцию и дедукцию, и выдавай стране готовую продукцию. Все верно. Ничего страшного, доложу я вам. Лишь бы не было войны. И это вполне серьёзно. С подобными вещами шутить не след. У нас – особенно.
За плечами у белобрысого и до черноты загорелого мальчишки лет десяти болтался на проволочных импровизированных лямках пустой корпус пенного огнетушителя без крышки. Держась за проволочные дужки исцарапанными худыми ручонками, пацан выписывал сложные кривые, то спускаясь, то вновь поднимаясь по ступенькам, ведущим к входу в заводское общежитие. При этом ребятенок что – то самозабвенно выкрикивал, но во что именно, мы не разобрали. «Малыш, ты кто?», – спросил его Ныряич, когда мальчишка, умаявшись видно, вдруг прервал движение и тут же буквально рухнул на ступеньку, даже не глянув, куда конкретно приземляется. Оглядев нас, паренек радостно и приветливо сообщил: «Я – космонавт!». Мы только вздохнули, как по команде. Космический путешественник был задохлик и оборвыш. «Ладно, космонавт, ты здесь живешь?», – Ныряич потрепал мальчишку по головенке, и получив утвердительный ответ, вновь спросил: «А есть хочешь?». Есть пацан хотел. Кивал он так, будто сидя кланялся. «Тогда пошли с нами, показывай сначала дорогу, где тут комендант, а потом пойдем чай пить», – Ныряич и космонавт, наотрез отказавшийся снять свой аксессуар, держась за руки, зашагали вверх по лестнице. Мы двинулись следом.
Вадик, так звали нашего нового знакомца, оказался пацанчиком общительным, осведомленным и шустрым. Сидя за столом и поглощая с удивительной скоростью выставленные на стол припасы: шпроты, хлеб с маслом, остатки колбасы и сыра, кекс с изюмом, он успевал прихлебывать чай и заочно знакомить нас с устройством его родного города и многоэтажного жилища. Довольно быстро он растолковал нам, что в общаге кто только не живет, и девчонки холостые, и парни, и семейные, и даже менты. Но в основном люд рабочий плюс довольно приличный контингент постоянно прикомандированных к стройкам монтажников из соседних областей. В городе очень много этих, как их, абреков и западных хохлов, приехали сюда на заработки, а местные девки их на себе переженили, вот и шляются теперь джигиты и бандеровцы по улицам, детей в колясках катают. На мой вопрос, а кто такие бандеровцы, Вадик, помолчав несколько секунд, коротко бросил: «Я же говорю, хохлы западные», – и развел руками, удивленный моей непонятливостью. Далее мы узнали, что опасаясь самогонщиков, и в целях усиления борьбы с пьянством и алкоголизмом, согласно общесоюзным веяниям, власти ограничили продажу сахара, и теперь отпускают полкило в одни руки. Спиртное в городе продают три раза в неделю, с пяти до семи вечера, но только в одном магазине, менты приезжают, две машины ПМГ, а народу набивается ого – го, со всех окрестностей прут. В стекляхе витрины уже два раза толпа выносила. Но сейчас сварили загородку из толстых труб. Хорошо, что есть автоматы с газировкой, там сиропа много кладут, вода получается свиду, как квас. А еще вкусные булки делают на местном хлебозаводе. Повидла больше чем теста. А мяса нет, только камбала и палтус. И с картошкой напряженка, макароны и рис народ потребляет. Рыбу ловить – пожалуйста, да с червями беда, земля каменистая, толком не накопать, вернее замучаешься, пока накопаешь, места знать надо. Вадика можно было слушать бесконечно. Мальчишка, видимо почуяв благодарную аудиторию и плотно подзаправившись, был в ударе. Он даже заметно огорчился, когда его прервали. Чтобы парень шибко не расстраивался мы отдали ему кулечек с карамельками и, предложив заходить еще, напоследок спросили, а где же его папка – мамка. Оказалось, что отца Вадик не помнит, а мама толком ничего об этом не говорит, только рукой машет, уйди мол. Сама же работает на заводе крановщицей, по сменам. Живут они здесь, в семейном крыле. Живут нормально, даже хорошо. А гулять мамка ему дает плохую одежду, а то он, Вадик, и новую быстро состарит. Мама хотела его к бабке на лето спровадить, в Эльвек, поселок такой не очень далеко, да он с тамошней братвой не ладит, дерется все время. За сим наш юный Вергилий удалился, бросив на прощанье, что мы еще увидимся. А никто и не сомневался. Времени было достаточно, а городок, что пятак. И захочешь, не разойдешься, не спрячешься.