Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
Шрифт:
В Европе в XVIII веке было широко распространено убеждение, что политическая структура государства должна соответствовать его особенностям, и одним из наиболее важных факторов признавался размер государства. Лучше, чтобы крупными государствами управляли монархи или деспоты, а республиканские черты больше подходят меньшим образованиям. К формам правления не применялось оценочное суждение: все формы были одинаково правомерны, каждая имела свои преимущества и недостатки{145}. Более крупным государствам, обладающим не только огромной территорией с суровым климатом, но и огромным и разнородным населением, трудности, создаваемые размерами и разнообразием, а также необходимость соперничать с соизмеримыми с ними империями в войне и дипломатии диктуют деспотическую, а не монархическую форму абсолютизма. У небольших государств другой комплекс проблем, и управление в них строится по другим принципам. Среди атрибутов республиканского правления — поглощенность заботой о благополучии граждан, поощрение торговли, мореплавания и производства за счет ослабления средневековых ограничений, благородная политика толерантности и защиты различных взглядов и убеждений. Республиканские ценности заявлялись в политических курсах Голландии, Швейцарии, Великобритании, Швеции, Польши, итальянских городов-государств и иногда Германской империи. Очень большие государства не могли позволить себе такую роскошь и риск. С другой стороны, в республике мог ослабнуть порядок, если своекорыстие и тщеславие дойдут до крайности, отчего могла возникнуть анархия, как случилось в Польше. Узка была тропинка, которой предстояло идти, и только преданность традиции и самоограничение не дадут попасть в западню. Если говорить в целом, считалось, что республика ориентировалась на торговлю, ей была присуща социальная терпимость, но в то же время и консерватизм.
Вслед за Монтескье Екатерина утверждала в «Наказе»,
В эпоху, когда политика считалась делом общественной морали, Екатерина к своим добродетелям причисляла доброе сердце и добрые намерения. Она считала, что дух ее правления, сочувствие и уважение, какие она проявляла в отношении ко всем, и в первую очередь к угнетенным, достойны большей похвалы, чем ее установления. Как она сама заметила принцу де Линю, «для того, чтобы хорошо действовать в этом мире, нужно начинать с того, чтобы иметь доброе сердце и здравый ум… без этого не сделаешь ничего путного…». Екатерина была убеждена, что этими качествами она одарена в изобилии и что они позволяют ей, и только ей одной, быть выше чьих-то узких интересов и служить общему благу {146} . [36] Сегодняшние историки, с их современными взглядами, с полным правом могут спорить о последствиях ее политики, но им надо быть осторожными и не путать намерения и результаты.
36
(Здесь имеется в виду письмо Екатерины к г-же Бьельке 1771 г., где есть соответствующая цитата: «…я не думала отнимать у державных страсти: я знаю, что это невозможно; напротив, я хочу, чтоб они были у монарха, но были бы согласны с его положением; я хочу, чтобы он был страстен к общественному благу в частности и ко всему благу вообще; я хочу, чтобы эта страсть поглощала в нем все другие». — Примеч. науч. ред.)
В описании своих нравственных идеалов Екатерина рекомендовала всем правителям: «Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и щедры; ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение…» ([Екатерина II.] Записки. С. 655). За республиканские склонности она благодарит своего отца (Там же. С. 472). В «Завещании», а также в своих личных бумагах императрица подчеркивала свои старания за всех своих подданных, см.: Павленко Н.И. Идеи абсолютизма. Особенно с. 401. И хотя она расхваливала эти качества всему миру, в 1791 г. к французским революционерам она отнеслась иначе. (См. цитату: Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о полученном от него письме с очерком состояния Европы и Азии, о современных событиях […] и проч. (30 июня 1791 г.) // СИРИО. Т. 42. С. 181–187. Цитата и рус. пер. — с. 183.)
В то время как доброе сердце и добрые намерения, вкупе с должным образованием и знанием людей, давали предпосылки для счастливого правления, только тяжелый труд мог превратить desiderata [37] в конкретные достижения. Зарубежные наблюдатели — принц де Линь, Франсиско де Миранда, Уильям Ричардсон, Джеймс Харрис — единодушно восхищались усердием Екатерины II. Если светские мероприятия не мешали, она утром вставала в 5 и начинала свой рабочий день, который заканчивался только в 10 вечера; в этом смысле она была первым слугой государства. То, что время, уделенное государственным делам, приносило весьма полезный результат, явствует не только из ее собственных утверждений, но и из количества подготовленных ее рукой законодательных документов. Из предшественников только Петр мог сравниться с ней по преданности своему монаршему долгу.
37
желаемое (лат.) — Примеч. науч. ред.
Обсуждая самовосприятие Екатерины как монарха, правящего в республиканском духе, мы увидели, что в общем контексте политической мысли XVIII столетия оно было вполне оправданно. Давайте теперь обратим внимание на отдельные примеры из ее законодательства, относящегося к ключевым областям, и посмотрим, соответствуют ли они провозглашенным ею намерениям.
Екатерина направляла усилия на четко определенные проблемные области, одной из которых было народное образование. У деспотизма нет потребности в образовании, ведь он живет за счет невежества и страха; но республика нуждается в поддержке просвещенных граждан. И хотя в России было два университета (один из которых, Академический университет в С.-Петербурге, не пережил XVIII век), Академия наук и несколько средних школ, готовивших дворян к ключевым постам в государственном аппарате и вооруженных силах, никакой системы народного образования в стране не было. Однако статья 348 «Наказа» объясняла: «Правила воспитания суть первые основания, приуготовляющие нас быть гражданами», и, согласно статье 248, «самое надежное, но и самое труднейшее средство сделать людей лучшими есть приведение в совершенство воспитания». Эти мысли взяты из книги IV «Духа законов» Монтескье, а идея ответственности государства — из работы Бильфельда «Наставления политические» («Institutions politiques»). Кроме составления и издания правил хорошего образования императрица и Иван Иванович Бецкой, занимавшийся при ней всеми вопросами образования, пытались в 60-е годы XVIII века сделать так, чтобы лучшие ученики получили образование в частных и государственных школах, устроенных по принципам, изложенным Локком и Руссо. Результаты — выраженные в потраченных средствах, количестве учеников и пользе от их образования — оказались неудовлетворительны. Отвергнув свои прежние программы, Екатерина в начале 80-х решила заимствовать незадолго до того введенную в империи Габсбургов успешную систему образования. С помощью Янковича де Мириево, серба, присланного ей Иосифом II, в 1786 году впервые была создана система народных училищ, укорененных в деревнях и малых городах{147}. Число учеников обоих полов и разного социального происхождения, которые учились в этих новых народных училищах к концу века, — немногим больше 22 тысяч — не удивляет на фоне успехов XIX века; но если смотреть из 1762 года, то оно производит впечатление. (Показательно, что цифры могли быть еще более значительными, если бы контроль над образованием не был отдан местным приказам общественного призрения, которые не справились с инициативой центральной администрации.) Франсиско де Миранда, великий латиноамериканский революционер, посетивший Россию перед самой Французской революцией, был вынужден отметить: «Судя по всему, когда речь идет о народном образовании, Екатерина Великая не скупится»{148}. Внимание и энергия, которые она уделяла образованию, заставляли многих, например Августа Людвига Шлёцера, рассматривать реформы образования Екатерины как ее самое великое достижение.
Другой целью Екатерины было обеспечить России процветание — как считалось, оно было достоянием исключительно республик. С целью стимулировать развитие сельского хозяйства Екатерина учредила Вольное экономическое общество к поощрению в России земледелия и домостроительства, оно проводило конкурсы работ и публиковало материалы по сельскохозяйственным вопросам. Стремясь ограничить роскошь, Екатерина ввела строгие правила в одежде, запретила азартные игры. Но главной задачей, которую поставила перед собой императрица, было создание «среднего рода людей», который занимался бы торговлей, промышленностью и искусствами. Согласно статье 317 «Наказа», «торговля… водворяется там, где ее спокойствия не нарушают». Добиваясь улучшения условий для распространения торговли, Екатерина отменила большую часть государственных и частных монополий на торговлю и производство, введенные Елизаветой в последние годы правления, и открыла эти области для
Привлечь столь нужных иностранцев, не предоставив им гарантий свободы вероисповедания, было невозможно. Однако религиозная терпимость также являлась и самоцелью. В соответствии с суждениями, высказанными в статьях 494–496 «Наказа» и в книге XXV «О духе законов», Екатерина целенаправленно проводила политику терпимости по отношению к старообрядцам, несмотря на сопротивление православного духовенства. Двойной налог и другие несправедливые обременения, часть которых была наложена на старообрядцев Петром, были отменены. Общая терпимость стала законом в 1773 году благодаря указу, провозглашавшему принципы широкой веротерпимости{153}. В этом российская самодержица повторила политику второго своего кумира из числа монархов — Генриха IV, веротерпимостью которого она восхищалась. Из всех стран континентальной Европы меньше всего преследовалось религиозное инакомыслие в России. Как и подобает просвещенному монарху, Екатерина сама подала пример своим подданным: каждый год во время одного из религиозных праздников «ее исповедник собирал по ее приказу священников всех конфессий и отдавал им почести, устраивая большой праздник, который Екатерина называла обедом терпимости; так и в этот (1785) год за одним столом сошлись патриарх Грюлини, русский епископ Полоцка, греческие архимандриты, католические епископ и приор, францисканцы, иезуиты, лютеранские проповедники, кальвинисты и англиканские кюре»{154}. Какими бы искусственными ни казались нам эти церемонии, они снискали заслуженное одобрение просвещенных современников.
Среди просвещенных умов XVIII столетия кроме религиозной терпимости в моде была тесно с ней связанная свобода самовыражения — доктрина, изложенная в статье 483 «Наказа» (заимствованная из книги XII «О духе законов»), в которой Екатерина заявила, что слова и тексты, которые не ведут к оскорблению величества, не должны рассматриваться как преступления против государства. Подавление письменного слова способствует распространению невежества. Как и в приведенных выше примерах, мы видим, что и здесь императрица действует согласно своим принципам. Случаи политической цензуры в екатерининской России практически неизвестны. (Данных о том, что журналы Новикова закрылись из-за политического, а не финансового давления, нет.) Та незначительная цензура, что была до Французской революции, оправдывалась почти исключительно религиозными мотивами (пример: запрет в 1763 году «Эмиля» Жан-Жака Руссо). В 70-е годы отдельным лицам давалось позволение открывать на оговоренных условиях собственные типографии. Затем в январе 1783 года вышел указ, дающий право печатать произведения всем частным типографиям, при цензурном контроле только со стороны местной полиции{155}. Были введены лишь самые мягкие цензурные меры, на которые намекает «Наказ», но они оказались недейственны, и когда в конце 1796 года правительство пожелало взять под контроль письменное слово, их пришлось изменить. К тому времени тиражи газет, журналов и книг достигли небывалых размеров, и это явление, по словам Карамзина, «приятно всякому, кто желает успехов разума и знает, что любовь ко чтению всего более им способствует»{156}.
Ведущие деятели Просвещения осуждали религиозное преследование и правительственную цензуру как неразумный и негуманный пережиток средневековья; и так же порицалась жестокость уголовных законов, в которой, как считалось, нуждался только деспотизм. Фразами, «украденными» у Монтескье (книга VI), Екатерина выразила в «Наказе» свое отношение к пыткам: «Употребление пытки противно здравому естественному рассуждению: само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена» (статья 123). Это положение прямо противоречило некоторым наказам, данным депутатам Уложенной комиссии, где предлагалось расширить применение пыток. Тем не менее в указе 1767 года, который ссылается на «Наказ», мы видим, что императрица ограничивает применение пыток только случаями извлечения показаний у обвиняемого. Явно большее влияние, чем этот указ или похожий указ 1774 года, имела соответствующая глава самого «Наказа»; в 1782 году, например, князь Потемкин был вынужден сожалеть, что печально известному сыщику С.И. Шешковскому статья 123 не позволяла прибегнуть к пытке, чтобы заставить заключенного, подозреваемого в заговоре против государства и клевете на самого князя, признаться и сообщить больше сведений [38] . {157} , [39] В соответствии с учением Беккариа, законы, касающиеся преступлений и наказаний за них, были сделаны более гуманными, предписываемые наказания смягчены, и снималась ответственность с друзей и родственников обвиняемого. Смертная казнь сохранялась только как наказание за некоторые преступления против государства и за убийство. Пытка как форма наказания, применяемая не с целью получения сведений, была объявлена полностью противозаконной. В отношении последнего показательна знаменитая казнь Емельяна Пугачева. Вначале он был приговорен к четвертованию и отсечению головы, но по прямому указанию императрицы действия были произведены в обратном порядке, к большому огорчению дворян, например Андрея Тимофеевича Болотова и князя Михаила Михайловича Щербатова, которые жаждали мести и надеялись посмотреть на повторение мучительной казни, какой подвергли столетием раньше Стеньку Разина {158} . Такова была разница в тональности царствований Екатерины и ее предшественников.
38
См. о контексте высказывания Г.А. Потемкина в статье «Панин, Потемкин, Павел Петрович и почта: Анатомия политического кризиса» в настоящем сборнике (с. 393). — Примеч. науч. ред.
39
Очевидно, пытки были отменены, кроме как для извлечения сведений у заключенных, приговоренных к смерти: Клочков М. Наказ императрицы Екатерины II в судебной практике // Сборник статей в честь М.К. Любавского. Пг., 1917. С. 3–4. Порядка судопроизводства, похоже, придерживались. Когда, например, Шешковский пожелал допросить студента Максима Ивановича Невзорова по поводу его связей с масонами, последний потребовал (и успешно), чтобы на допросе присутствовал куратор Московского университета (в данном случае И.И. Шувалов), см.: Лопухин И.В. Записки некоторых обстоятельств жизни и службы И.В. Лопухина // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1860. № 2. С. 51, примеч. (См. издание А.И. Герцена 1860 г.: Лопухин И.В. Записки из некоторых обстоятельств жизни и службы действительного тайного советника и сенатора И.В. Лопухина, составленные им самим. Лондон, 1860. Репринт: Записки сенатора И.В. Лопухина. Лондон, 1860 / Предисл. Искандера [А.И. Герцена]. АН СССР. Ин-т истории СССР. М., 1990. Эти практики соответствовали тому, что писала сама Екатерина, см.: [Екатерина II.] Записки. С. 621, где она поддерживает Д'Аламбера, осуждающего пытки, кроме как при особых обстоятельствах, и судебный произвол вообще. Другие примеры упорядочения судебной деятельности в соответствии с положениями «Наказа» см.: Чечулин Н.Д. Введение // [Екатерина II.] Наказ / Ред. Н. Д. Чечулин. С. CXLVI1I-CLIII.)
Тональность эта определялась установленной императрицей системой приоритетов, и даже не соглашаясь с очередностью этих приоритетов, мы должны все же признать, что наши ценности и ценности двухсотлетней давности сильно отличаются друг от друга.
Другие реформы были в духе эпохи. Вся судебная система была перестроена. Екатерина считала одним из своих самых значительных дел запрет дуэлей. Прокатившуюся по всей Европе волну одобрения прививок против страшной оспы в значительной степени вызвало то, что императрица первой подвергла себя новой процедуре. Этот последний пример обращает наше внимание на неопровержимый факт: во всех приведенных в этой работе случаях императрица формировала общественное мнение, а не шла за ним. Роль законодателя и вдохновителя общественного мнения казалась Монтескье воплощением республиканского духа, столь же важным для благополучия государства, как и сами законы.