Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
Шрифт:
Действуя в рамках системы, оставлявшей очень мало места для влияния капиталистических подходов и практик, в следующее десятилетие Павленко поспешил отречься от некоторых из своих взглядов, предложенных им в 50-е, и стал разрабатывать новый взгляд на развитие российской мануфактуры, который отличался логикой и ясностью. Этот взгляд, помимо всего, еще и раздвигал границы допустимого и побуждал других мыслить теми же категориями. По этим причинам, а также из-за того, что этот взгляд согласуется со сделанными Хью Хадсоном и представленными ниже [т.е. в монографии, к которой было написано это предисловие. — Примеч. науч. ред.] выводами, он заслуживает того, чтобы его здесь обобщенно изложить{530}.
Позиция Павленко заключалась в том, что, по его мнению, его оппоненты слишком много внимания уделяли укладу, производительным силам в базисе общества. Поэтому когда они обнаружили то, что посчитали мануфактурами, то провозгласили
Если начинать с начала, то Павленко допускал, что российское кустарное и мелкотоварное производства были настолько плохо развиты, что в XVII веке не могли преобразиться в мануфактуру. Тем не менее государство имело потребности, которые это мелкотоварное производство не способно было удовлетворить. Поэтому государство предоставило широкие привилегии иностранцам, чтобы поощрять строительство металлургических, текстильных и стеклоделательных мануфактур. Такие предприниматели, как Виниус, Марселис и Аккема, производили для нужд государства и иногда для иностранного рынка, но с внутренним рынком у них были слабые связи, если они вообще были.
Технологический уровень этих ранних мануфактур зачастую был довольно высок благодаря заимствованию западных технологий. Но этого нельзя было сказать о производственных отношениях, так как мануфактура формировалась в тот момент, когда крепостничество находилось в своей высшей точке, а не на стадии его упадка, как происходило на Западе. На самом деле, когда принималось Уложение 1649 года, крепостничество было еще только в процессе кодификации, а проведенная Петром I перепись впутала еще больше жителей России в феодальные сети. Следовательно, рынок наемной рабочей силы не мог развиться до какой-то значимой величины. Скоро скудные запасы наемной рабочей силы исчерпались, и к 20-м годам XVIII века промышленники были вынуждены обратиться к государству за новыми источниками рабочей силы. Государство ответило тем, что вынудило различные категории населения работать на заводах, а тем, кто на них нанялся, уходить запретило. Хотя ярче всего эта ситуация проявлялась в металлургии, то же самое происходило и в полотняной промышленности. Вместе эти две отрасли являлись самыми важными секторами в несельскохозяйственной сфере экономики.
Во время своей кампании индустриализации Петр I сумел направить купеческий капитал (заработанный, как правило, на винных откупах и других государственных контрактах) и навыки в металлургию. Но этой части предпринимателей были предоставлены те же феодальные льготы, что и иностранцам, так что они оказались так же прочно привязаны к феодальному строю. Так, например, они стремились получить доступ к лесам и рудникам, какой был у их конкурентов. Они попросили освобождение от налогов, монопольное право и гарантированные государственные контракты. Но прежде всего они хотели иметь такой же доступ к несвободной рабочей силе, какой был предоставлен дворянам и иностранцам. И они всё это получили. В своем стремлении поощрять производство государство уступало желаниям купцов-промышленников так, что даже нарушило неприкосновенность прав и привилегий сословий и позволило купцам-промышленникам приобретать для своих мануфактур крепостных работников. Наконец, наиболее преуспевающие из железозаводчиков начали претендовать на дворянские титулы и получили и их тоже. Стремясь поскорее принять ценности своего нового сословия, они теряли интерес к промышленной деятельности и обычно как можно скорее продавали свои предприятия. Лучший пример такого поведения — семья Демидовых, как показывает исследование Хадсона.
Таким вот образом, согласно Павленко, мануфактура — способ производства, характерный для капитализма, — была приспособлена к существующему социальному порядку в России и дала в результате особенную некапиталистическую разновидность мануфактуры. Естественно, она не принесла с собой нового способа производства. То, что мы находим в 30-е, 40-е и 50-е годы XVIII столетия, — это расцвет феодальной мануфактуры, капиталистической формы, внедренной в российскую феодально-крепостную систему и ею же искаженной.
К концу 40-х дворяне начали интересоваться промышленностью, особенно производством льняного полотна, холста и винокурением. Соответственно, они стали устраивать в своих поместьях мануфактуры, используя ресурсы поместий, в том числе и трудовые. Парадокс в том, что их деятельность подтолкнула развитие настоящего капитализма, так как, стремясь избавиться от экономической конкуренции, эти вотчинные предприниматели
Несмотря на силу аргументации Павленко, дискуссия о природе рабочей силы мануфактуры затихла, так и не дав конкретных результатов. Судя по качеству аргументации, те, кто считал раннюю российскую мануфактуру некапиталистической, явно победили. Но сторонники капиталистической природы ранней мануфактуры, которые, понятно, также отстаивали и раннее наступление капитализма в России, использовали свои аргументы и далее, немного сместив фокус. Убедившись в несостоятельности доводов Струмилина о существовании капитализма в XVI веке, они выбрали XVII век. Их доктринальным обоснованием, которого они придерживаются по сей день, стало утверждение Ленина, что «новый период» русской истории начался в XVII веке. Он характеризовался увеличением товарного производства, расширением товарообмена между областями, экономической специализацией районов и складыванием общероссийского рынка. Письменное подтверждение можно найти в работах Ленина «Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?» и «Развитие капитализма в России», обе — полемические работы конца XIX века, направленные против народников. Желая вступить в бой с представлениями народников об отсутствии капиталистического развития в России, Ленин во второй работе сделал упор на разложение крестьянской общины в результате экономической дифференциации в деревне, приведшей к социальной стратификации, полному отчуждению некоторых из менее удачливых крестьян от земли и наступлению промышленной революции. Все его наблюдения относились к концу XIX века, но после того, как все возможности использовать авторитет Маркса сторонники раннего развития капитализма уступили своим оппонентам, это было лучшее из того, что они могли сделать.
Вдохновленные лекциями и работами Николая Владимировича Устюгова, сторонники ранней капиталистической мануфактуры заключили, что наблюдения также действительны и для XVII столетия, «нового периода» в российской истории, как и для XIX. Следовательно, истоки капитализма нужно отнести к XVII веку. Площадка для публикации их исследований была уже готова в журнале Института истории Академии наук «Исторические записки», который еще в 1945 году запросил работы, иллюстрирующие ленинский тезис о складывании общероссийского рынка в XVII веке{531}. Эти ученые не стали сосредотачиваться на правовом статусе рабочей силы на казенных мануфактурах — теме, которая все равно встретила бы серьезные помехи, а погрузились в социально-экономическую структуру деревни XVII века так же глубоко, как Ленин занимался социально-экономической структурой деревни XIX века. Там, что вполне предсказуемо, они обнаружили социальную дифференциацию, ведшую к социальной стратификации, что вызвало другую дискуссию, на этот раз на страницах «Истории СССР» — другого журнала Института истории{532}. Согласно последователям Устюгова, те, кто потерял свою землю, часть ее или всю, либо нанимались к своим более удачливым собратьям, либо вообще бросали сельское хозяйство. Часто они оказывались наемными работниками на мануфактурах. Вывод? Поскольку наемный труд был налицо, существовал и рынок этого труда, а следовательно, историку надлежало определить отрасли промышленности, в которых этот труд использовался.
Сам Устюгов обнаружил наемный труд на соляных промыслах в Соликамске и описал наемных рабочих в монографии, которая служила насущной цели, позволяя перенести действенность ленинских наблюдений на более чем два столетия назад. Рабочие солеварни получали регулярную заработную плату, выполняли специализированные операции (чего, по утверждению народников, не было даже в XIX веке), и готовый продукт поступал на рынок в виде товара. Значит, здесь, в негосударственном, частном секторе, а не на указных мануфактурах надо было искать вольнонаемный труд. Более того, капитал, вложенный в добычу соли, был по происхождению купеческим, часто полученным благодаря государственным контрактам или посредническим операциям{533}. И, если идти дальше, это был «органический» капитал, и, следовательно, утверждения народников об искусственности развития российского капитализма можно отбросить.