Экс на миллион
Шрифт:
— Что еще? — недовольно буркнул я, разозлившись, что мне мешают пялиться на прекрасные виноградные грозди питерской Суламиты.
— На нас уже косо смотрят в гостинице. Хоть и знают, что ты в госпитале.
— Так в чем вопрос?
— Деньги. У нас они кончаются. Пришлось немало здесь отвалить за твое лечение.
Та-дам! Пришла беда, откуда не ждали. Весь оставшийся наличный капитал в банке. И не на счете, в ячейке, то бишь, в «безопасном ящике». Ни чек выписать, ни вексель. Только личное присутствие. Сам так хотел. Сам загнал всех в угол. Нет в мире совершенных комбинаций — обязательно выползет какое-нибудь дерьмо.
— Адель,
— Откуда у бедной девушки-курсистки такие суммы?
— Займи у соотечественников. В жизни не поверю, что в Петербурге нет подпольных евреев-ростовщиков.
— Я?! — возмутилась Адель с такой экспрессией, будто я ее на панель собрался отправить. — Это против моих правил. Но есть один человек. Ты его знаешь. Он поможет.
— Не сомневаюсь, — я догадался, на кого она намекала. Ясен пень, на Медведя. — Но у него просить не буду. Неужели восхитительная дочь еврейского народа откажется от гешефта — одолжить сотню, а обратно получить через неделю две?
Адель смешно закусила верхнюю губку.
— Ты же из госпиталя прямо поедешь ко мне? — уточнила все условия сделки.
— А мы? — заволновались парни.
— И вам, красавчики, место найдется.
— Из госпиталя я поеду сразу в банк. И рассчитаюсь.
— А дальше?
— Дальше — посмотрим.
— Я так не хочу, — тряхнула головой Адель. — Деньги я, конечно, ребятам найду и помогу переехать из «Франции»…
— А вот этого делать не нужно. Они останутся в отеле.
— Но, Босс… — встрепенулся Изя, уже живенько нарисовавший себе восхитительную картинку пребывания под одной крышей с объектом своего обожания.
— Так нужно! — твердо отрезал я. — Я попозже расскажу, что мне еще понадобится, а пока дайте пообщаться с девушкой. У меня к ней есть вопросы не для ваших ушей.
Парни вздохнули и потянулись к выходу.
… Итак, она звалась Адель. Адель Габриеловна Каган из мещан, уроженка Гродно. В Петербург прибыла для подготовки к поступлению на женские медицинские курсы. Но это все внешняя сторона — для полиции или любопытствующих. Кто же ты на самом деле, прекрасная незнакомка?
В голове у меня крутились две версии. Времени после ухода компании посетителей было навалом. Можно и порассуждать, что да как.
Во внезапный приступ человеколюбия я не верил. Как и во вспыхнувший интерес к загадочному визитеру квартиры мадам Оржек на Невском. Конечно, есть дамочки, которые испытывают маниакальную страсть к опасным типам, каковым я выглядел на фоне интеллигентной биомассы, составляющей около революционную тусовку. Но, нет. Адель, зуб даю, девочка продуманная, себе на уме и совсем не так невинна, мягка и пушиста, как хочет казаться.
«Пантера. Она похожа на черную гладкую большую хищную кошку, способную выпустить когти в любую секунду. И погладить хочется, и страшновато: а ну как порвет».
Версия первая. Самая очевидная и лежащая на поверхности. Пребывание девушки на явке было неслучайным. Она не просто болтается в определенных кругах. Она имеет прямое отношение к законспирированной ячейке террористов из числа эсеров-максималистов. Входит в нее. Возможно, ее готовят как участницу или даже главную исполнительницу покушения на какое-нибудь высокопоставленное лицо вплоть до императора. Таких смертниц среди девиц в обществе хватает с избытком. Газеты с пеной у рта и взахлеб только и писали последние годы об этом безумном увлечении. Незамужние «черные вдовы»
«Нет, еврейку, пусть даже столь очаровательную, к большим шишкам из правительства не подпустят. Скорее всего, ее используют на подхвате. Подай-принеси или захомутай Васю и вовлеки в наши ряды. Скорее так».
Версия вторая. Адель — засланка от Лопухина. Если этот интриган положил на меня глаз, он не мог не подумать о силках. О том, чтобы взять меня под контроль. Подвести ко мне своего человека — вполне в полицейском стиле. Вот тебе, Вася, сладкая ягодка — кушай, не испачкайся. Как поправишься окончательно, мне, экс-директору, тут же доложат, и я сразу к тебе. Тук-тук, пора ехать в Берлин. Мало ли что не хочешь? А кому легко?
Хрен тебе, а не Васю. Не стану я по свистку дяди в эполетах и с безжизненным взглядом изображать алабая на привязи. Ни в какой Берлин я не поеду. Как-нибудь вывернусь. Залягу на время на дно. Если хорошо подумать, что может современная полиция и, тем паче Лопухин с его ограниченными возможностями? Показания завербованной агентуры, перлюстрация писем, наблюдение за установленными конспиративными квартирами и выявление связей их гостей, слежка за подозрительными личностями, сведения от приставов о регистрации новоприбывших. Все? Вроде, и немало, но сам же видел, как спокойно разгуливал по Питеру товарищ Анатолий. А он, между прочим, готовит ни много ни мало новую волну террора в столице, способную, по его мнению, снести самодержавие. Хваленая охранка несколько месяцев не могла установить личность схваченного на месте преступления убийцы князя Сергея Александровича. Так неужели я не смогу затеряться в огромном городе?
Возвращаясь к версиям. Все же я склонялся к первой, а не ко второй. В пользу моего выбора говорил тот факт, что впервые я увидел Адель до того, как привлек внимание Лопухина. Так что если и будут от него люди, приставленные за мной следить, то их нужно вычислять в круге госпитального персонала или моих соседей по палате.
Я подозрительно посмотрел на них. Все занимались своими больничными немудреными делами и на меня внимания не обращали. Тут же успокоил свою паранойю. Никто не заселился в палату до моего в ней появления. Заранее подстроили? Ненаучная фантастика. Лопухин совсем не провидец. Да и зачем ему огород городить на ровном месте. Отправить шпика узнать дату моей выписки и установить наблюдение за входом в Александровскую мужскую куда проще, чем затевать сложную оперативную игру. Вот из этого и буду исходить.
«Съесть, что ли, еще кусочек фаршированной рыбки? Вкусная. И Адель вкусная. Так бы и съел на десерт. Ну что, Вася, сдаемся в ласковые еврейские руки? А куда мне деваться? Но что делать с Изей?»
Мысль о будущих любовных страданиях юного Айзека вдруг затмила другая, совершенно из иной оперы. И куда более насущная.
«Как я мог забыть про Беленцова?! Его же вот-вот привезут в Россию! Сколько времени пройдет, как его расколют и всплывет мое имя? Неделя, месяц? А я тут лежу и о бабах мечтаю. Срочно нужно рвать отсюда когти. Не только из больницы — из империи. Беги, Вася, беги!»