Элемент Водоворота
Шрифт:
Вместе с растущим страхом, где-то глубоко зрел план побега. Нагато наблюдал. Запоминал распорядок дня, изучал поведение Зецу, даже пробовал измерить длину трубки, чтобы очертить радиус передвижения Мадары. Пытался узнать, в чём же заключалась пресловутая сила его глаз. Учиха отмалчивался, обещал рассказать всё подробно, научить всему, как только мальчику исполнится двенадцать. Однако шанс убежать представился раньше.
Они с Зецу возвращались с ежедневной прогулки на полчаса позже. Старик с самого утра был не в духе и постоянно ворчал, а за нарушение режима и вовсе сорвался на сиплый крик, в едких и язвительных выражениях сообщив Нагато, что он, будучи осенённым величайшей милостью, обязан неукоснительно соблюдать правила и не позволять себе больше подобных выходок.
Когда он очнулся, Мадара лежал на полу лицом вниз, а Зецу испуганно жался к стене. Он не сразу понял, что произошло, но старик явно не подавал признаков жизни. Осознание, что он, вероятно, только что убил человека, сковало все внутренности ледяным холодом. Нагато испуганно переглянулся со своим тюремщиком, судорожно выдохнул и бросился к оставшемуся открытым выходу на поверхность.
Он бежал не разбирая дороги, пока хватало силы. Бежал от ненавистного надоедливого тюремщика, от извращенца-воспитателя, от проклятой пещеры и от своего постыдного, ужасного, непростительного поступка. У него никогда не было даже мысли о том, чтобы убить старика, он просто хотел сбежать и вернуться домой. А теперь осознание того, что он убийца, доводило до тошноты. Он даже сомневался, захотят ли его родители видеть его, узнав о том, что он натворил. Но пути было только два. Либо обратно в пещеру, либо домой. Он мысленно повторял название своей родной деревни и имена родителей трижды каждый вечер, засыпая, и трижды каждое утро, просыпаясь. Боялся забыть и потерять последнее связующее звено, дававшее призрачную надежду на возвращение домой. Оставалось только найти хотя бы одну живую душу, которая могла бы сообщить ему, в каком направлении и как долго ему нужно было идти.
А повсюду до сих пор шла война. Нагато едва удалось добраться да немногочисленной деревеньки, где его согласились накормить и указать направление, если он готов будет заплатить. У него не было ничего, кроме драгоценного ожерелья, которое некогда надел на него Мадара с наставлением беречь безделушку как зеницу ока. Три камня драгоценной яшмы, нанизанные на золотую цепочку. Нагато тогда сохранил только камни, отдав цепочку трактирщику.
Родную деревню он нашёл полностью разрушенной, долгожданный домашний очаг – разнесённым в щепки, а родителей – похороненными в братской могиле. Отчаяние ударило тяжёлым обухом по голове. Он остался один, никому не нужный, заброшенный и потерянный. Пытаясь следовать последнему наставлению отца, что надо быть сильным и стойким, сунулся в соседнюю деревню, надеясь поступить на какую-нибудь работу, но везде отказывали, закрывая двери перед самым носом. И тогда просто опустились руки. Нагато отчётливо помнил, как лёг прямо на дороге, прижавшись щекой к влажной земле, ловя губами падавшие с неба тяжёлые капли, с одним единственным желанием – заснуть и больше никогда не просыпаться.
Из долгожданного небытия его вытянуло лёгкое прикосновение к плечу и неожиданно переставшая хлестать по лицу вода. Приоткрыв один глаз, он увидел ту, которая впоследствии станет причиной, целью и смыслом всех его поступков, перед которой всё меркло и теряло какое-либо значение. Её звали Конан, она пахла дождём, свежим хлебом и мокрой бумагой, у неё были удивительные глаза цвета тёмного янтаря, мягкие тёплые ладони, которыми она гладила его по голове, помогая подняться, добрая улыбка и звонкий голос.
Конан привела его в другую пещеру, которая была совершенно не похожа на ту, в которой он вырос. Там было светло и тепло от разведённого костра и многочисленных фонарей, в огромных коробках и тюках была складирована провизия, а за приспособленным в качестве небольшого столика камнем с важным видом восседал рыжий парнишка, записывая что-то в потрёпанную тетрадь. И Нагато достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что Яхико, этот худой парень с горящими карими глазами, был просто рождён для того, чтобы менять людей, вдохновлять, вести за собой. Он был словно солнце,
Через некоторое время война добралась и до их уютного гнёздышка, возникла необходимость себя защищать, и Яхико загорелся идеей стать ниндзя. Пропадал на несколько часов и возвращался, гордо размахивая добытым с покинутого шиноби враждующих стран поля боя трофеем – кунаем, шурикеном или катаной. Конан смеялась, но на всякий случай ловила приблудившегося к ним щенка и держала его на руках, пока Яхико не успокоится. А Нагато рассеянно улыбался и упорно молчал о том, что он знал о мире шиноби.
Яхико решил сниматься с места, когда боевые действия стали всё чаще задевать небольшую деревеньку, возле которой находилась их пещера. В тот вечер взрывной волной убило пса и даже задело пытавшуюся вытащить несчастное животное Конан. Нагато было страшновато покидать пусть не совсем безопасное, но уже обжитое жилище и налаженный быт, но ни он, ни Конан никогда не сомневались в правильности решений Яхико.
Они встретили Джирайю-сенсея и его товарищей по команде после нескольких недель длительного путешествия и следовали за ними до тех пор, пока саннин не согласился обучать их нинджуцу. С появлением в их жизни Джирайи они все обрели домашний очаг, и каждый получил что-то своё: Яхико – долгожданные тренировки и «мужские» шуточки, суть которых оставалась для остальных тайной за семью печатями, Конан – надёжную защиту, почти отеческую любовь и благодарный, в отличие от колючих мальчишек, объект её нежности и заботы, а Нагато… Нагато получил понимающего наставника, с которым можно было поговорить о том, что страшно было произносить даже в мыслях.
– Ты рассказал Извращенцу про этого деда-Мадару? – поинтересовался Наруто, усаживаясь поудобнее и опираясь спиной о стену.
– Нет, – ответил собеседник, опустив голову. – И возможно, это было одной из самых больших моих ошибок.
– Почему ты не рассказал? – допытывался Удзумаки.
Нагато впоследствии долго рассуждал над этим и пришёл к выводу, что причиной был страх. Он боялся сказать Яхико, потому что не хотел потерять его уважение, боялся признаться Джирайе, потому что не хотел, чтобы учитель считал его убийцей, и уж точно готов был расшибиться в лепёшку, чтобы об этой постыдной странице его прошлого не узнала Конан.
Он хорошо помнил тот вечер, когда чуть было не рассказал обо всём сенсею. Тогда они с Яхико возвращались после рыбалки и нарвались на двоих куда более опытных, чем тринадцатилетние мальчишки, шиноби из Скрытого Камня, один из которых едва не убил Яхико. Тогда Нагато второй раз увидел странную дымку перед глазами и ощутил поднимавшуюся откуда-то из глубины вместе с гневом и злостью чудовищную силу. Тогда он снова убил. Никто не осуждал его. Яхико, кажется, даже немного завидовал тому, что Нагато спас его, ну, или тому, как сочувственно и нежно обнимала Конан трясущиеся от напряжения и стыда плечи, прижимаясь щекой к красноволосой голове.
А сенсей долго говорил с ним дождливой ночью на дощатой террасе их небольшой хижины. О том, что в желании защитить друзей нет ничего плохого, о том, что сам бы поступил так же, о том, что убийство врага в мире шиноби, к сожалению, не является таким уж преступлением. Нагато молчал, пряча слёзы, подбирая слова, чтобы рассказать всё. Про Мадару, про эти проклятые глаза и про побег. Но не успел. Потому что тогда между ним и учителем появилось Пророчество. Джирайя рассказал ему о старой жабе-провидице, которая, якобы, предсказала ему, что он будет обучать величайшего шиноби, который впоследствии спасёт мир от войн. И Джирайя был уверен, что Нагато, которому были дарованы глаза Рикудо, и был тем учеником.