Элемента.L

Лабрус Елена

И она еще думала о нем, когда вошла в зал и увидела, что все бутоны на Дереве распустились одновременно. Дерево стало похоже на лиловое облако, сладко пахнущее медом. И этот лиловый цвет, совершенно не угадываемый, когда бутоны были еще плотно сжаты и казались просто черными, был непередаваемо прекрасен. Нежные цветки в виде изящных колокольчиков гроздьями свисали с ветвей, и Агата не видела в своей жалкой жизни ничего красивее. Ей хотелось бежать и кричать, чтобы весь Замок ее услышал. Но она только беззвучно прошептала "О, Боже!" и, упав на колени к старым узловатым корням Дерева, заплакала от нахлынувших чувств.

Она плакала над совершенством этих нежных лепестков и над своей несчастной судьбой одновременно. Растревоженное сном из самого глубокого самого сокровенного уголка

ее памяти вдруг выползло на поверхность чувство, которое она пыталась похоронить еще до того, как стала монахиней. Любовь. Любовь к мужчине. И это была даже не любовь к какому-то конкретному мужчине, сегодня - нет. Просто захотелось любить и быть любимой. Ждать, надеяться, верить. И даже завести от него детей и их тоже беззаветно любить. Ей нестерпимо было это чувство, потому что в их монашестве не на что было его сублимировать и заменить любовь к простому мужчине на любовь к мужчине-Богу. Изучая историю мировой религии, она даже немного завидовала людям. Как просто им было поклоняться одному Богу и неизвестно кого больше в нем любить - Спасителя или простого Парня, который смотрит так внимательно и грустно и уже любит тебя. И понимает. Всегда понимает и всегда прощает. И любовью этой заменяет тебе все. И светлый лик его один дает успокоение. У алисангов больше не было богов. Все знали, что они были и погибли. И юные керы, оставившие мирскую жизнь чтобы служить своему народу, молились лишь их Светлой Памяти. Светлой Памяти Богов - какое слабое, какое мизерное утешение знать, что они были мудры и прекрасны. Но их больше нет, ни на этом свете, ни на том. Потому что тот свет и был Замком кер, а этот свет - миром людей, в котором алисанги жили как мыши, боясь высунуться, боясь быть обнаруженными, боясь погибнуть как их незадачливые боги.

– Любовь? – вздохнуло Дерево женским голосом тихо и ясно.

– Любовь! – ответила сестра Агата, вытерла слезы и встала.

Негоже плакать в такой прекрасный день. Теплое солнце вставало над миром. Его первые лучи уже пробивались сквозь хрустальную крышу Зала Судьбы, распадаясь на тысячи солнечных зайчиков. И безумное Дерево цвело и благоухало, а значит, и ей надо жить. Просто как-то жить.

Глава 24. Подружка

Дэн сбежал по лестнице вниз с Евой на руках, и кровь капала с ее безжизненно свисающей руки. Он чувствовал, как ее кровью уже насквозь прописался его свитер, а эта лестница все не кончалась.

– Гена!
– заорал он, едва почувствовав, что дверь на первый этаж, в которую он уперся плечом, начала открываться, - Гена!!!

Из двери регистратуры в зеленом больничном костюме и шапочке в тон, выглянул, жующий и недовольный тем, что его отвлекли, лысый плотный мужик.

– Что за..., - начал было он, - Твою мать!

Он увидел почти бежавшего парня со своей кровавой ношей.

– Пулевое. Проникающее. Подключичная, - коротко пояснял Дэн бегущему рядом с ним в операционную Гене.

– Я понял, понял. Все понял, Дэн! Держи рукой, пока я... Мать твою!
– ругался Гена, - Катя!!! Что вы вылупились!? Катерину сюда, быстро!

От двери операционной, в которой уже толпился, неизвестно откуда взявшийся народ, к кабинету главврача стремительно понеслась молоденькая девушка-регистратор. Но ее услуги не понадобились. Екатерина Петровна сама уже вышла в коридор, услышав шум, и теперь бежала к зовущему ее Гене. И, судя по пятнам крови по всему этажу, ей уже было понятно, что дело плохо.

– Катя, огнестрел!
– пояснил ей Гена.

– Кто стрелял?
– коротко спросила она, глядя на бледного Дэна.

– Роман, - с ужасом уставился на нее Дэн, - и он еще...
– он не успел договорить.

– Валера, - высунулась в дверь главрач, обращаясь к растерянному охраннику, - он на втором этаже, с оружием.

Валера моментально пришел в себя и побежал вверх по лестнице.

В операционной кроме хирурга, Дэна, Екатерины и безжизненной Евы на столе, уже суетились две медсестры.

Гена коротко и по делу давал указания. Одна из медсестер кинулась помогать Екатерине переодеваться.

– Дэн, иди, мы справимся, - сказал Гена спокойно.

Но Дэн не мог пошевелиться, глядя на Евино бледное лицо.

– Дэн!!!
– заорал Гена, - Я сказал, иди!

И Дэн пошел. Медленно переставляя ноги, он пятился от стола к выходу и последнее что он увидел, был спокойный и сосредоточенный взгляд Екатерины Петровны над маской, закрывающей ее лицо.

Он вышел в коридор. Он не знал, что ему делать. Люди в ужасе смотрели на его окровавленные руки и одежду. Он тоже посмотрел на свои руки и поразился, как сильно видна кровь даже на черной одежде. На полу у входа, пристегнутый наручниками к батарее сидел, согнувшись, Роман и скулил. Дэн хотел ему врезать, но тот поднял свое зареванное лицо, и Дэн увидел, что Валера к нему уже изрядно приложился своими кулачищами и, видно было, что не раз.

– Она сама виновата! Сама, - все повторял арестованный и плакал.

Валера, больничный охранник, стоял тут же, одетый по форме, расстроенный и серьезный.

– Он даже не пытался убежать, так и сидел там на полу, - пояснил Валера.

– Из чего он стрелял?
– спросил Дэн.

– Пистолет с глушителем - ответил Валера, - старый, конечно, но видно, ухоженный. Да он там так и лежит. Ментов ждем.

Дэн молча кивнул, потом спросил:

– Ты хоть поставил там кого?

– Да, конечно.

И он еще что-то говорил, но Дэн уже не слышал. Он прислонился спиной к стене прямо по центру небольшого вестибюля, сполз по ней на пол и так и сидел на полу, уронив голову на руки.

Он видел, как приехали менты, увели арестованного. Унесли прямо в руках, без пакета, тяжелый пистолет с коричневой рукояткой. Время от времени он поворачивался в сторону операционной, но оттуда никто не выходил.

Да, он помнил, что выстрела не было. Он услышал лязг затвора и за долю секунды до того, как пуля достигла своей цели, он успел единственное, что ему было доступно. Он инспирировался и даже успел схватить Еву и потянуть к себе. Но она не была алисангом. И в тот момент, когда она выскользнула из своего тела, а тело застряло на границе измерений, он понял, что она не была и совсем человеком. Душа человека, как обычно принято это называть у людей, не попадает в то измерение, в котором могут находиться алисанги. А алисанги попадают в него вместе с телом, поэтому и становятся невидимыми. Когда же алисанг умирает, то есть его душа расстается с телом, то вернуться в него она самостоятельно не может. Хотя эта его, свободная от тела, душа полностью сохраняет свою личность и может жить потом сколько угодно в Замке Кер. Но Ева выскользнула и попала в это их измерение и видела Дэна, который пытался ей помочь, и видела свое раненое тело. Когда Дэн понял, что повреждена артерия, решать нужно было немедленно – или это тело умрет сейчас без души, или надо срочно Еву возвращать в тело и реанимировать. Он вытащил ее обратно в ее привычный мир, и она вернулась в свое тело и, сейчас, он очень надеялся, борется за свою жизнь. И ему сейчас было не важно, кто она. Ему было важно, чтобы она выжила.

Время шло ужасно медленно. Но он никого не видел и ничего не чувствовал, сидя на этом цементном полу. Он ждал и прислушивался к каждому шороху из операционной. От отчаяния он даже хотел инспирироваться прямо здесь. Плевать, что он просто исчезнет у всех на глазах. И он хотел, но боялся знать, что там происходит, поэтому просто сидел и ждал.

Если данное стечение обстоятельств можно назвать счастливым, то им сильно повезло, что сегодня дежурил Гена. Дэн не знал, по какой причине под старость лет Гена решил осесть в этой дыре, но зато точно знал, что в его послужной список входит не одна горячая точка, в которой он побывал в составе миссии "Врачи без границ". И он был хирургом не по профессии, как он любил говорить, а по состоянию души. Ну, а Екатерина Петровна, видимо, умела все.