Еленевский Мытари и фарисеи
Шрифт:
После приземления только успели открыть грузовой люк, как все стали соскакивать на бетон в холодный мартовский вечер и быстро растворились в его сумерках, словно испарились под огромным давлением наплывавшей темноты. Каждый со своими планами, надеждами.
В Москве я никак не мог определиться с ночлегом, хоть и много телефонов было в записной книжке. Но по одним не отвечали, по другим отвечали, радовались моему звонку, спрашивали, откуда звоню, узнав, что с вокзала, деликатно уточняли, как, что и почему. Узнав, «как, что и почему», голоса друзей тускнели, начинали говорить
Пришлось в бурлящем зале ожидания искать место поспокойнее. Втиснулся со своим саквояжем между здоровенным мужиком в добротном пальто и дорогой меховой шапке с объемным чемоданом и какой-то подвыпившей женщиной. Она весьма охотно приняла мое соседство, сразу стала расспрашивать, куда дальше следую, взял ли билет, но, узнав, что я уже приехал, стала прояснять ситуацию:
— Перекантоваться вам будет просто, форма поможет. Милиция постоянно гоняет. Разве что откупиться можно. Уехать проблема? Видите, какие очереди к кассам. Друг за друга держимся, как припаянные. Мы здесь на пару, вон подруга стоит, а через час я ее сменю.
Мужик изредка приоткрывал один глаз, как будто прислушивался к ее рассказу, и опять закрывал. Не подошел, а как-то незаметно подкатился, играя резиновой дубинкой, полненький круглощекий милиционер. Вначале его взгляд буднично пробежал по пассажирам, затем остановился на мне:
— Товарищ подполковник, извините, куда следуем? Документик не предъявите? Ага, хорошо. Значит, командировка. Почему на вокзале? Хотя, если гостиницу не бронировали, то. — «колобок» пояснять не стал, вернул удостоверение, — там дальше есть зал для военнослужащих, в нем больше кислорода. Саквояжик советую сдать в камеру хранения.
Я поблагодарил, и как только он пошел дальше, вращая дубинкой, словно пропеллером, решил последовать его совету и отправился туда, куда мне предварительно указала его дубинка. Места здесь хватало, и как заметил милиционер, дышалось легче, хотя большая часть пассажиров явно не имела к армии никакого отношения. Иногда появлялся скучающий воинский патруль, обозначившись на пару минут, сразу же исчезал. Мне удалось в буфете перекусить, и я даже дремал вполглаза, когда очнулся от сильного толчка в грудь:
— Вот он! — «колобок» сильно тыкал в меня дубинкой, рядом с ним стояли еще два куда более внушительного вида милиционера, — я сразу сообразил, что это сообщник, а еще документиком прикрылся.
Я не мог понять, что происходит, когда мне предложили пройти в дежурную часть:
— Гражданин, или как там вас, подполковник, идемте с нами, там разберемся.
Усталый майор, потягивая из большой розовой кружки кофе, аромат которого никак не мог перебороть прокуренность небольшого кабинета, долго рассматривал мои документы. «Колобок» на шелест каждой страницы постоянно пояснял:
— Я ведь сразу докумекал, что этот с ними на пару работает. Вижу, сидят, что-то обсуждают, подошел, поинтересовался, предложил воинский зал, думаю, пойдет, гаденыш, или нет, вижу, пошел.
— Богатко, а те двое где? — майор опять сделал глоток из чашки, тягучая кофейная капля упала
— Товарищ майор, покуда я за этим. — начал оправдываться «колобок».
— Богатко, я же тебе говорил: с них глаз не спускать! Петренко чем занимался? Петренко, ты, никак, с таксистами шестерил?
Рослый Петренко добродушно улыбнулся:
— Товарищ майор, да я пописать ходил.
— Пописать, говоришь, приспичило, потерпеть не мог? А если передо мною сидит уважаемый человек, а вы его привели, как преступника, что тогда? У него орденов вон сколько, даже Ленина, участник войны в Афганистане, настоящий воин-интернационалист.
Милиционеры переглянулись:
— Товарищ майор, так вы сами говорили, что ныне пол-России орденами обвешалось.
— Но-но, вы полегче с такими выводами, — ухмыльнулся майор, довольный тем, что подчиненные запомнили его наставления, затем равнодушно посмотрел на меня: — Так вы утверждаете, что Лунянин Николай Никитич — это настоящее ваше «фио», фамилия, так сказать?
И здесь до меня дошло, что я подозревался в чем-то серьезном, и никак не мог поверить в то, что происходило в этой прокуренной милицейской комнате.
— Мужики, да вы что, одурели, я приехал в Москву для решения вопроса о моем переводе в российскую армию! Там все написано! — я дернулся было показать, но «колобок» тут же ткнул дубинкой в спину:
— Сидеть!
— Мы тут одного задержали, валюту продавал, так он тоже утверждал, что у него настоящие доллары, а оказалось, подделка, хорошая подделка, потому как брали эти доллары охотно. Так что у меня есть основания предполагать, что вы не то лицо, за которое себя выдаете, мд-а-а, — майор постучал моими документами по столу, словно убеждаясь в их прочности, — при таких наградах, таком звании да на вокзале. Сомнительно, все это очень сомнительно. Вот они меня убеждают в том, что вы один из участников преступной группы, которая нагло обирает пассажиров, и я больше склонен доверять своим сотрудникам.
Майор взял чашку, заглянул в нее, протянул «колобку»:
— Сходи к Галине, да пусть сахара поменьше, сколько раз говорено, не люблю слишком сладкий. Петренко, веди гражданина подполковника к Чугунову и пусть оформит задержание, завтра разберемся, что к чему. Да, и спроси, мне бензин не привозили, а то бак в машине сухой. Если привезли, забери канистры.
Сбитый с толку, окончательно растерянный, я продолжал:
— Мужики, да вы что? Мне завтра в кадрах надо, мне.
Майор улыбнулся:
— Зря нервничаете, я же сказал, до утра, а утро вечера, как гласит полковник Веретенов, всегда мудренее. Вы попали под подозрение, и по закону мы обязаны вас задержать. Если вы и правда военный, утром передадим в комендатуру.
Петренко профессионально достал наручники и попытался застегнуть на моих запястьях. Меня бросило в холодный пот, что угодно мог представить, но только не это:
— Да вы что, шутите?
Петренко нахмурился, процедил сквозь зубы:
— Давай-ка, гражданин подполковник, по-хорошему, без выпендрежа, а то узнаешь, шутим мы или нет.