Эликсир Любви
Шрифт:
– А мне показалось, что Булгаков чересчур симпатичным описал Дьявола, а вот Христа принизил, сделал его каким-то не от мира сего, юродивым.
– Только ругая бога можно получить известность, - Философски заметил Але к сей.
Как ему показалось, он высказал сильную мысль. Обидно, что этого не замет и ли. Михалыча в данный момент интересовало мнение Сони.
– Почему, юродивым?
– Неожиданно возразил он.
– Вспомните разговор Пилата с Иешуа.
– Привела свой довод она, - Иешуа пр о писан
– Именно, Иешуа На-Гоцри. Христа же звали Иисус, и родом он был не из Гам а лы, а из Назарета. И родителей своих На-Гоцри не помнил, а Иисус ча с то приходил к матери. Что думал Булгаков, что хотел показать, мы уже не сможем узнать. А юридически со стороны верующих к нему не должно быть пр е тензий - он описал встречу и казнь одного из блаженных, так называемых пророков, каких немало бродило по И у дее.
– Вот как?
– Соня поджала губы, помолчала, обдумывая сказанное, но спорить, отстаивая свою версию, не стала. Она вгляделась в лицо Михалыча. В и димо её, как и Алексея, заинтриговала необычная личность сторожа. С о д ной стороны - сторож, одет не ахти; с другой, у Михалыча речь правильная, су ж дения необычны. Назвать его бичём, в смысле, Бывшим Интеллигентным Человеком язык не поворач и вался. В глазах его не отражалось ни тоски, ни затравленности, свойственной т а ким л ю дям, скорее, легкая ирония.
– Раньше не в разведке служили? Во внешней?
– Спросила его Соня.
– Почему Вы так решили?
– Сделал удивлённое лицо Михалыч.
– Мышление необычное, не типичное, - Пояснила Соня.
– Нет, не служил. Я - производственник, бывший начальник цеха, - Михалыч вновь потянулся к бутылке, - Так сказать, жертва перестройки, едри её мать. На нашем комбинате провели эксперимент, согласно новым веяниям. Отрапортоват ь ся надо было. Короче, провели выборы руководителей подразделений, пробные. Один единственный раз и именно в моем цехе, как назло. А у меня по списку пр о центов семьдесят баб. А они известно, чем думают. Из троих претендентов в ы брали самого обходительного, на кудри купились. А мне, бывшему начальнику припо м нили вздрючки по части дисципл и ны.
Михалыч с досады махом опрокинул в рот свой стаканчик.
– Думают, демократия и анархия - сестры. Говорить что хочу, это ещё не дем о кратия. Кстати, в слове этом "кратия" означает "власть". А где власть, там и ди с циплина. Этого до них не доходит и не скоро дойдет. Нельзя в производстве, ра в но как в армии выборы проводить. Хороший начальник как отец в семье. Он и треб у ет, он же и карает, он же и заботится. Представьте себе, что в каждой семье начнут выбирать себе отца! Этот нам не нравится, проголосуем за соседа. На сл е дующую пятилетку нам покажется симпатичным другой, живущий этажом ниже. Что за семья тогда будет? На букву "Б" семья. И жизнь у такой семьи будет на бу к ву "Б".
–
– Н а шел слабину в его мировоззрении Алексей. Он успокоился - сторож не гнал их, в доме тепло и бутылочка на столе. Почему бы не поупражняться в кухонной фил о софии.
– Терпи, знать судьба такая. Не вечно придурку властвовать, глядишь детям д о ля лучшая выпадет.
– Выдал свой аргумент Михалыч.
– Обидно. Родился вроде не для того, чтобы мучиться.
– Себя жалко, а предков наших не жалко? У них доля не слаще была. И ведь не глупее нас были.
– Всё равно обидно, - Настаивал на своём Алексей.
– Зато стабильно. А если терпежу нет - всегда остаётся место бунту.
– Или революции, - Поддакнул Алексей.
– Не путай!
– Строго сказал Михалыч, - Бунт - это когда накипело, когда надо выплеснуть ярость. Жги, круши, ломай, покуда с души не схлынет. Потом всё во з вращается на круги своя. Все спокойны, добропорядочны, послушны и долгое вр е мя тешатся воспоминаниями, мол, какие мы были крутые. А революцию готовят, как праздничный обед для других. Одни варят, другие хлебают, а третьи расхлёб ы вают. Революция похожа на обманутую девку, которой заморочили голову, н а сулили три короба, пообещали жениться, а вместо этого просто трахнули и всё. О д ни, озаренные идеями, лезут под танки, а практичные и хваткие потом заседают во дворцах.
– Да Вы, батенька, контрреволюционер, - Сделал страшное лицо Алексей.
– А жертвы революции другими не становятся?
– Усмехнулся Михалыч.
– А причем здесь она, - Возразил Алексей, - Объявили Перестройку, а не револ ю цию.
– Быстрая смена формации - она самая и есть революция. И без крови, хоть ты тресни, её не бывает. Царя свергли - сколько лет потом друг в друга стреляли. Коммунистов свалят - думаю, тоже не один год стрелять будут. Законы такие, н и чего не попишешь. Вот вы, тоже, не иначе под прицелом ходите.
– Мы - другое дело, - Возразил Алексей.
В дискуссии участвовал он один. Соня помалкивала, поглядывая на мужчин.
– Для пули без разницы, - Наставлял Михалыч, - какой ты, "красный", "белый" или "бледный", герой или подонок. Пуля - это просто кусок свинца. И только от власти з а висит как часто она выбирает себе цели в виде людей.
– Вы - рыцарь мрачного образа.
– Что Вы! Я - весельчак. Только это мне и остается. Как там, у братьев Гримм - если вы стали стары и не нужны, если вас выгнали из дома и работы, то идите в Бремен, ст а новитесь уличными музыкантами. То-то будет весело и сытно. Вот мне и остается веселиться. Отопьюсь, как водиться, с обиды, а там буду думать как жить дальше. Тут хорошо, никто не видит, не слышит. Это не просто, всё перечер к нуть и начать жить заново. Здесь переболеть надо, себя поломать, попытаться приспособиться. Грядет новое время и чтобы выжить, под него придется подстра и ваться.