Эликсир сущности

Рудин Алекс

— Поздравляю, — улыбнулся я. — Уверен, Хват расскажет вам много интересного.

— Уже рассказал, — подтвердил Миша. — У Стеклянного рынка столько народу задержали — камеры в управлении битком набиты.

— Не похоже, чтобы это тебя радовало, — заметил я. — Или досадуешь, что вместо увлекательного допроса вынужден тратить время на скучном спектакле?

— Спектакль очень интересный, — смущенно возразил Миша.

Я заметил, что у него из кармана торчит краешек театрального билета. Второй билет Миша сжимал в руке.

—

Рассказывай, в чем дело, — потребовал я. — Скрывать свое настроение ты все равно не умеешь.

— Помнишь Настю, продавщицу из магазина Сойкина, у которой парень пропал? Она еще думала, что его Хват запугал.

— Настю? — улыбнулся я. — Помню, конечно.

— Так вот, нашел я его. И представляешь, что оказалось?

— Парень работал на Хвата, — кивнул я. — Продавал для него зелья.

Миша изумленно уставился на меня.

— А ты откуда знаешь?

— Слухи дошли, — усмехнулся я.

— Ну, и дар у тебя!

Миша растерянно покачал головой.

— Рассказывай дальше, — напомнил я.

— Хват нам парня и выдал, — скривился Миша. — Взяли его с поличным, прямо на улице. Я подослал к нему человека в штатском, якобы зелья купить. А Настя теперь со мной не разговаривает.

— Почему? — подбодрил я друга.

— Считает, что я нарочно этого Ступникова в каталажку упрятал, чтобы…

Миша замолчал, отведя взгляд в сторону.

— Чтобы за ней ухаживать?

— Ну, да, — недовольно буркнул Миша. — Вбила себе дурость в голову.

— Это для нее у тебя второй билет в кармане? — поинтересовался я.

— Да я просто на спектакль ее позвал. Хотел объяснить, что я тут вообще ни при чем. Не я же Ступникова заставлял зельями торговать.

Миша с досадой покрутил головой.

— И зов ей не послать. Не владеет она магией.

— Тут уж ничего не поделаешь, дружище, — сочувственно сказал я. — Или она со временем сама все поймет, или встретишь другую девушку.

— Ты прав, — вздохнул Миша.

Махнув рукой, он решительно направился в зрительный зал. И в этот момент задребезжал третий звонок.

— Идемте, Александр Васильевич!

Екатерина Муромцева подбежала ко мне и за руку потащила меня в зал. Билетер в белых перчатках пропустил нас, не сказав ни слова.

Зрители с шумом рассаживались по местам. Я с любопытством огляделся — в Старом Театре я был впервые.

Огромный зрительный зал представлял собой потрясающее сочетание роскоши и бедности. Кресла были обтянуты кроваво-красных бархатом, но местами плотная ткань облезла и вытерлась. Прямо над партером, на толстых золоченых цепях висела устрашающих размеров люстра с тремя ярусами магических ламп. Огоньки в лампах подрагивали, напоминая пламя свечей.

Я поежился, представляя себе, что будет, если цепи не выдержат тяжести этой люстры.

Над заполненным до отказа партером словно скальные выступы нависали тяжелые балконы — тоже полные зрителей.

По сторонам тянулись ложи для почетных гостей. В одной из них я заметил благородную шевелюру господина Марио Кастеллано.

Муромцева провела меня к нашим местам — в четвертом ряду, прямо напротив сцены.

Передо мной сидел Прудников — он то и дело крутил головой по сторонам, отслеживая, как ведут себя его подчиненные. Свет люстры падал на его блестящую лысину и прыгал по ней веселыми зайчиками.

Рядом с Прудниковым, держа спину абсолютно прямо, сидела Зинаида Семеновна.

— Зачем вы, все-таки, меня позвали? — шепотом осведомился я у Муромцевой.

— В благодарность за то, что вы помогли Спиридону, — быстро ответила Муромцева.

Слишком быстро, на мой взгляд — ответ она явно заготовила заранее. Но я не стал высказывать свои сомнения вслух.

— Представляете, Кастеллано снял Спиридона с роли! — возмущенным шепотом продолжала Муромцева. — Сказал, что если он отлеживается в госпитале, то пусть играет Удашев.

— Резкое решение, — согласился я. — Но его можно понять. Спектакли должны идти.

— Он мог бы оставить роль за Спиридоном, — прикусила губу Екатерина. — Пусть бы Удашев пока дублировал. Спиридон играет в сто раз лучше, вы сами так скажете, когда увидите!

Она невольно повысила голос, и ее слова долетели до тещи Прудникова. Зинаида Семеновна неторопливо обернулась и смерила Муромцеву уничтожающим взглядом. А затем сочувственно кивнула мне.

Муромцева недобро зыркнула в ответ, но Зинаида Семеновна уже отвернулась.

— Как себя чувствует Спиридон? — спросил я, чтобы переменить тему.

Муромцева отчего-то покраснела.

— Хорошо. Целители говорят, что нас скоро выпишут… То есть, его…

Она снова прикусила губу.

— А, ладно! Все равно вы узнаете. Антон Григорьевич разрешил мне пока жить в госпитале.

Она говорила про целителя Макарова.

— Это хорошо, — кивнул я, сдерживая улыбку.

Значит, за Ковшина можно было не беспокоиться.

Тем временем на сцену медленно опустили длинный балкон. Вырезанные из фанеры перила удачно копировали итальянский стиль, а задник сцены был раскрашен под каменную кладку. Получилось похоже — кое-где на бутафорском камне даже зеленели пятна мха.

Балкон загадочно покачивался в метре от сцены. Чуть слышно поскрипывали натянутые тросы.

Публика встретила появление балкона громкими аплодисментами.

— Почему балкон так низко? — с любопытством спросил я у Муромцевой.

— Джульетта уши прожужжала режиссеру, что боится упасть, — презрительно фыркнула Муромцева. — Пришлось господину Кастеллано переделывать всю сцену. Теперь влюбленные целуются и пьют вино.

— Удачное решение, — рассмеялся я.

На сцене, стараниями бутафоров, и впрямь появился столик с двумя бокалами. Столик был замаскирован под каменную цветочную вазу.