Елисейские поля
Шрифт:
— А Бертжевалей никогда не было?
— Как?
— Я спрашиваю, не было ли владельцев с фамилией Бертжеваль: по названию замка и поселка?
— Может, когда и были.
Малыш открыл было рот. «Опять» — сурово сдвинув брови, отец пресек очередной наивный вопрос.
— А как по-вашему, — снова заговорил он после непродолжительной паузы, — ремонт там потребуется значительный?
— Где это?
— В усадь… в замке.
Госпожа Бертжеваль бросила на мужа встревоженный взгляд. Хозяин кафе поднял глаза к потолку, как бы
— Да как вам сказать…
Из этого госпожа Бертжеваль заключила, что ремонт потребуется капитальный, а муж ее — что совсем небольшой.
Они еще не раз приезжали в Бертжеваль (департамент Шер): сначала с фотоаппаратом, затем со складным метром, потом с архитектором и, наконец, с нотариусом. Все это время почти каждый вечер после привычного «Марш спать!» и рассеянных поцелуев родителей мальчик слышал, как там, за тремя дверьми (он крался босиком на цыпочках и осторожно приоткрывал их), раздавался гул голосов, похожий на рокот океана, то бушующего, то затихающего. В течение целого месяца он засыпал под звук подсчетов и споров.
— Но мы же все равно хотели купить загородный дом…
— Да, Андре, домик, но не замок же!
— Ну уж и замок! Это хозяин кафе его так называет.
— Налоговый инспектор, к сожалению, тоже.
— А твой загородный домик разве не потребует расходов?
— Не таких! Ты залезешь в долги.
— Ну кто сейчас не в долгах? Время такое… В мои годы, с моим положением это не страшно.
— Да? А твой друг Ледре? А наш кузен Депуа? Они ведь тоже считали свое положение надежным. Десять — пятнадцать лет стажа, и вдруг под предлогом слияния, объединения предприятий, бог знает чего еще…
— Смею надеяться, я специалист более высокого класса, чем твой кузен Депуа! — Это было у них поводом для ссор.
— Да при чем тут это? Завтра ты можешь попасть под автобус…
— Ну спасибо!
— А мне не очень-то улыбается остаться с тремя детьми на руках и кучей долгов!
— Продашь замок.
— За гроши? Хорошо еще, если удастся хотя бы вернуть то, что мы за него заплатим.
— В конце концов, я еще не умер!
— А мы еще, слава Богу, не купили этот замок.
— Но, Тереза, мы же все подсчитали, мы сможем его купить.
— Да, если продадим буквально все, не оставим себе ни сантима. А ведь его еще надо привести в порядок, обставить!
— К твоему сведению, существуют ссуды под залог!
И так часа два, из вечера в вечер: те же доводы, те же возражения, те же ответы. Обычно Тереза первой шла на перемирие, вернее, просто меняла тактику.
— Послушай, Андре, — устало вздыхала она, — ведь эти места никогда нам не нравились. Деревня ужасна, дом — ну ладно, допустим, замок — так себе. Ну зачем же?..
— Во-первых, я так не считаю. На нем…
— «Печать благородства», знаю! Никогда раньше я не слышала от тебя этого
— Да, на нем есть печать благородства, а постепенно мы превратим его в настоящую усадьбу. Это будет делом нашей жизни.
Глаза его блестели.
— Но ты же сам говорил, что дело нашей жизни — это наши дети, — растерянно возразила жена. — В конце концов, для большинства людей дети — главное в жизни. А ты хоть поинтересовался их мнением?
— Для них это будет сказочным сюрпризом!
— Сюрприз должен быть приятным. — Она подумала о других неудачных сюрпризах, которые они с мужем преподносили друг другу. — Тебе не кажется, что дети предпочли бы какой-нибудь домишко на берегу реки и чтобы поблизости были теннисные корты, где они могли бы завести друзей?
— А мы оборудуем бассейн. Маленький, — поспешно добавил он, увидев, что жена в отчаянии воздела руки к небу. — А потом и теннисный корт. Друзья будут приезжать к нам. Бертжеваль станет для них местом встреч.
— Вот! Вот причина! Если бы эта деревня не называлась твоей фамилией…
— Нашей, Тереза, нашей фамилией. Подумай, если бы в Париже была улица Бертжеваль, ты захотела бы там жить, правда?
— Если бы она была тихой и зеленой, наверно, захотела бы, — простодушно ответила она. — Но хотеть любой ценой откупить этот «замок Бертжеваль» — это тщеславие, Андре, только тщеславие.
— Дети поймут меня лучше, чем ты, — с горечью заметил он. — Не тщеславие, а гордость. Это… это честь нашей семьи, — добавил он, понизив голос.
По воскресеньям он неутомимо обходил все комнаты в своем новом жилище. Он уже до мельчайших подробностей знал вид (надо признаться, довольно унылый), который открывается из каждой комнаты, из каждого окна. То севшая ступенька, то треснувшая дощечка паркета, то пятно на стене напоминали ему о предстоящих расходах и долгих годах работы — но ведь это был Бертжеваль. У решетчатых ворот (вот что еще необходимо починить до зимы!) возвышались три явора. В восторге от незнакомого слова, малыш — «Ну что у тебя опять?» — предложил назвать усадьбу «Три явора».
— Почему бы тогда не «Мечта»? — возразил отец. — Он не нуждается в названии, — господин Бертжеваль называл свое приобретение не иначе как «он». — Он носит имя этого места, вернее, это место носит его имя, а это, кстати, и твое имя.
— Да, — пробормотала жена, — почему бы не «Мечта»?
Она спустилась на первый этаж и позвала: «Андре!» Гулкое эхо напоминало о внушительных размерах дома, но и выдавало его пустоту. «В чем дело? Что еще Тереза там нашла?» — встревожился хозяин. Но она всего лишь попросила: «Иди помоги мне, а то мы никогда не закончим». Впрочем, она и так была уверена, что они вообще никогда не закончат. Старшие дети разлеглись на пожухлой осенней траве: отдыхали. Отец пытался внушить им, что это их дом и они должны в нем трудиться, но услышал в ответ: