Елисейские поля
Шрифт:
— Слушай, приятель, я забыл дома платок. Ничего, если мы…
— Это правда? — спросил его напарник, но лишь для порядка.
А сам мысленно уже прикидывал, где можно съехать с полотна и как потом вернуться на него другим путем. Не подумайте, что для этого достаточно атласа автомобильных и железных дорог Франции. Еще нужно досконально знать расписание движения поездов, иначе крушения не избежать. Но специалисту с пятнадцатилетним стажем по плечу и не такое.
Правда, на этот раз вышла небольшая накладка: когда они стояли в Париже, один из их пассажиров проснулся и решил прогуляться по платформе. Заметив открытое кафе, он зашел туда выпить
— Когда тронется поезд?
— Какой поезд? — недоуменно отозвался тот.
— Брестский скорый, какой же еще?
— А мне откуда знать? Справьтесь на вокзале Монпарнас!
Каждый из них посчитал другого малость не в себе, и на этом разговор закончился. Однако, выйдя из кафе, пассажир уже не обнаружил своего поезда, и, поскольку он в одной пижаме возвращался к себе домой, у него возникли недоразумения с полицией. Полицейские отпустили бы его с миром, не толкуй он так упрямо про какой-то поезд, из которого он якобы только что вышел. Нет вы представьте себе: на проспекте Домениль!
А другой пассажир проснулся как-то раз посреди Булонского леса (слева озеро с островом, справа теннисные корты — нет, ни с чем не спутаешь!) и чуть было не дернул за ручку аварийного сигнала. Но он вовремя прочитал на таблице, что «сигналом запрещено пользоваться без уважительной причины» и что «нарушителю» грозит наказание — штраф бог знает в сколько франков или даже несколько лет тюрьмы! Булонский лес… Кто знает, уважительная это причина или нет? Пассажир засомневался и «нарушать» не стал. Проснувшись наутро в Бресте, он уверил себя, что все это ему приснилось.
А локомотивная бригада об этих происшествиях не подозревала и посему продолжала свои вылазки. В тайну посвятили еще контролера и почтового курьера. Теперь они могли позволить себе, например, подбросить на бульвар Жана Жореса в Дрелиньи одного пассажира, которому иначе пришлось бы ночью идти пешком всю дорогу от вокзала до дома, или вручить корреспонденцию адресату в собственные руки — короче, оказывать людям разные услуги.
Так они посетили множество живописных уголков, обычно не обслуживаемых железной дорогой. Подъехали спеть серенаду под окна президента своей компании, обитавшего на одной из вилл близ Вейлуара. Тот вышел в ночной рубашке на балкон, растроганно поблагодарил: «Спасибо, друзья мои!» — и вернулся досыпать. Назавтра он никому не рискнул поведать о посетившем его видении: много ли надо, чтобы лишиться места?..
Однако похождениям брестского экспресса суждено было завершиться трагически. Однажды ночью, вернувшись на рельсы после скромного ужина бригады в Орлеанском лесу, состав столкнулся с автобусом — идиот водитель, устав от езды по асфальту и желая выгадать время, поехал по железнодорожному полотну. Двенадцать человек насчитали убитыми и восемнадцать — ране…
— Эжен, — сказала помощнику машиниста жена, — хватит дрыхнуть с трубкой в зубах. Допивай кофе — он уже, наверно, совсем холодный — и дуй на вокзал: ты опаздываешь!
— Черт побери, уже двадцать один одиннадцать! Я еле-еле успеваю…
Нахлобучив фуражку, он выскочил на лестницу. Но на площадке второго этажа он вспомнил, что забыл поцеловать сынишку, и побежал наверх исправить упущение — как бы чего не вышло…
АГРЕГАМ
переводчик В. Каспаров
Десятого
— Вы что, В., в соляной столб превратились? — спросил один из них.
— А вы ничего не чувствуете?
— Что, горит? — Нахмурившись, тот потянул носом.
— Да нет, вот это…
В. вдруг осознал, что весна определению не поддается, и пробормотал: «Этот запах… теплый, мятный воздух…»
— Да, конечно, — прервал его коллега и глянул на часы, — до завтра, старина.
Весь во власти нежного весеннего запаха, В. дошел до сада Тюильри, благо он был рядом, и в сладком изнеможении опустился на скамью под каштаном, как и он, тайно ощущавшим приближение счастливой поры. Ее приход не окрепшим еще голосом возвещала и какая-то птица. В. Прикрыл глаза, стараясь не думать о своей жизни — жизни без сильных чувств, без детей, без весен и зим.
Лишь когда стемнело и вечерняя прохлада рассеяла очарование (В. уже давно полагалось быть дома, но в этот вечер «домом» ему стал сад), он встал и скрепя сердце направился к метро. «Надо же, — удивился он, спускаясь по серым ступенькам, — капли какие-то на пальто. А ведь дождя не было». Он не сразу догадался, что это слезы. Но почему он плакал? От весны, от счастья, плакал оттого, что живет.
Госпожа В. уже начала тревожиться.
— Что случилось, Шарль? Я места себе не находила. За тридцать лет вы ни разу не опоздали… Я и в министерство звонила; никто, конечно, не ответил. Надо хоть дежурного у телефона оставлять. А если бы и правда что-нибудь стряслось…
Трескотня супруги дала В. время прийти в себя. Он понял, что сильно привязан к жене, но и только. Славно иметь в жизни такую надежную, внимательную спутницу, знающую, когда что надо делать. «Будь у нас дети, все было бы иначе, — в который уже раз подумал он, — изменился бы и я, и она, и весь дом… У нас была бы другая жизнь, мы бы радовались весне, лету…»
Но сейчас ему надо было как можно скорее придумать причину своей задержки, причину более правдоподобную, чем неотвратимость весны, чем появление ее передовых отрядов в саду Тюильри. Правда лишь растревожила бы эту добрую женщину, и впервые в жизни В. солгал супруге. Это показалось ему столь недостойным, что, сам того не желая, он вместо того, чтобы дать какое-то разумное объяснение, вдруг сочинил совершенную небылицу.
— Я задержался из-за АГРЕГАМа, — и он покачал головой, — я и не думал, что из этой затеи что-то получится.
— Из-за Гергама?
— АГРЕГАМа, дорогая: А.Г.Р.Е.Г.А.М. Ты ведь читала об этом в газете? Неужели не читала?
Каждое утро, потягивая свой кофе с молоком, он проглядывал газету, а потом оставлял ее супруге, чтобы и она была в курсе последних событий. Но одно только слово «события» и необходимость быть «в курсе» пугали ее. Потому-то она газет никогда не читала, а по радио слушала только песенки да рекламу, которая, наоборот, действовала на нее успокаивающе, ведь там речь шла лишь о ней и об ее убогом мирке. В. давно знал это, но в первый раз это знание сослужило ему добрую службу.