Элита. Взгляд свысока
Шрифт:
— Два тарифа, — быстро сказала Александра, стараясь не смотреть на джип. — Только чтобы банкомат по пути… Два тарифа и пачка печенья. Ну?
— Ну! — Водитель заметно повеселел. — Ну, так бы сразу и говорили! Печенье — вперед. Предоплата. Вы куда сядете — вперед, назад? А банкомат — это мы сделаем, это тут недалеко…
Александра торопливо покидала свои пакеты на заднее сиденье, сама забралась туда же, захлопнула дверцу и уставилась на подозрительный джип сквозь тонированное стекло. Теперь можно было смотреть, за тонированным стеклом ее не видно. Хорошая вещь эти тонированные стекла. И почему это раньше они ей не нравились?.. К подозрительному джипу подошла толстая рыжая
Александра успокоилась, тут же забыла о подозрительном джипе и вспомнила о печенье для голодного таксиста. Полезла в пакеты, с трудом откопала пачку «Юбилейного», а попутно — упаковку тонко нарезанной копченой ветчины. И то, и другое протянула через спинку переднего сиденья, через плечо водителя, сунула почти ему под нос:
— Вон что у меня еще нашлось… Мясо, наверное, вам все-таки интересней, да? Только хлеба совсем нет.
— Ой, да ладно, — смущенно сказал водитель, но и упаковку с нарезкой, и печенье все-таки взял. — Я ведь не для того сказал…В общем, спасибо. Я правда жрать хочу… прямо невтерпеж. Вон банк, видите? Там банкоматы есть, я знаю. Вы не торопитесь, я подожду. Заодно и перекушу пока.
Александра и не торопилась. Неторопливо проверила оба своих счета, неторопливо сняла с рублевого сто тысяч, неторопливо подумала — и сняла с валютного три тысячи. Бумажек получилось много, и под несколько напряженными взглядами двух охранников она долго укладывала их в свою гувернантскую сумку, а потом совала в сумку пляжную, пеструю, плетеную. Вышла из банка, пошла к такси, почувствовала затылком лазерный прицел, не выдержала, оглянулась — оба охранника стояли в дверях, смотрели ей вслед. Эти уж точно не привидения из команды Сан Саныча. Александра помахала им рукой.
— Знакомы? — спросил водитель, торопливо дожевывая ветчину и вытирая руки пакетом из-под печенья.
— Совершенно незнакомы, — с удовольствием ответила Александра. — Абсолютно незнакомы. И это внушает некоторый оптимизм.
Водитель неопределенно хмыкнул и молчал до конца пути. Собираясь расплачиваться, Александра спросила:
— Двойной тариф — это сколько?
— Да ладно, это я так… пошутил. — Помялся, поулыбался смущенно и неловко добавил: — Вы все-таки меня от голодной смерти спасли… так что это… если что… если когда надо будет — я вас в любое время довезу. Телефон дать? Запишите. Позвоните — и я приеду.
Вообще-то ездить Александре было особо некуда. А если все-таки приходилось — то, как правило, на джипе с привидением за рулем. Но почему-то она все-таки записала номер сотового этого смешного таксиста, и имя его записала — Юлиан. Юлиан Афанасьевич. О чем родители думали? Беда.
А в электричке она уснула. Проснулась от того, что кто-то трогал ее за плечо. Открыла глаза, не сразу поняла, где она, не сразу поняла, чего эта тетка от нее хочет, не сразу поняла, о каком пакете она твердит…
— Упал, — тревожно говорила тетка и теребила Александру за плечо. — Дочка, слышь, что ли? Пакет, говорю, у тебя упал… А вдруг там чего прольется? Или еще как? А ты спишь… А если я подыму — так проснешься и ведь подумаешь чего… А? Вот я и думаю: лучше уж разбужу. А?
— Спасибо, — пробормотала Александра, с трудом выдираясь из жаркого, вязкого,
— Жарко, — поддержала разговор тетка, кажется, очень довольная, что ее не только не обругали за инициативу, но даже еще и похвалили. — Жарко и жарко… Вот ведь погода! А? А ведь осень скоро.
И оставшиеся десять минут до Монино инициативная тетка рассказывала Александре о том, что сделали с погодой проклятые демократы, депутаты, террористы, капиталисты и ее сосед Колька, который просто мент, но тоже алкаш. Вот раньше, при проклятых коммунистах, погода была куда лучше, хотя тогда их каждую осень гоняли на картошку, холодрыга была — не приведи господи, а они в сарае жили, спали прямо на земле, и девочки с их курса все попростужались страшно, а потом многие всю жизнь лечились, но все равно детей так и не родили, вот какая беда. Все от этой экологии. Вот раньше, при проклятом царизме, никакой экологии и в помине не было, так и люди по сто лет жили. Свекровь, например, девяносто четыре года прожила, замучила всех — не приведи господи, не старуха была, а сибирская язва, царствие ей небесное. А сосед Колька, алкаш, вторую квартиру купил, там ремонт такой, что весь дом дрожит, и пыль летит, и краской воняет, в подъезд войти нельзя, не то, что жить. Жара ведь — не приведи господи, спать совсем невозможно, а тут еще Колька со своим ремонтом… Вот раньше, при проклятом Сталине, этого Кольку живо забрали бы: а вот скажи, откуда у тебя деньги на вторую квартиру? Да и на первую. Первую тоже ремонтировал — пыль столбом… Вот от чего вся экология.
Александра слушала с интересом. Думала: через двадцать — тридцать лет опять будет какая-нибудь революция. Или переворот. Или перестройка. И кто-нибудь будет ругать проклятую новую власть, и говорить, что при проклятых демократах, депутатах, капиталистах и даже террористах было не в пример лучше, и пойдет национализировать квартиры соседа Кольки. Именем революции. Или именем перестройки. Нынешнюю элиту съедят, если она не успеет смыться за бугор сто сорок восьмой волной эмиграции. Новая элита будет образовываться из новых комиссаров. Или новых депутатов, какая разница… Прабабушкино кольцо достанется — в лучшем случае — следующей Александре…
Надо было все-таки зайти в тот новый диагностический центр, сделать кардиограмму.
— Чего, давление, наверное? — спросила тетка за прилавком, отсчитывая сдачу и с сочувствием поглядывая на Александру. — У меня нынче тоже вот голова прямо раскалывается… Больше ничего взять не желаете? У меня весь товар свежий, и холодильник — как зверь, по такой жаре разве ж можно без холодильника, как тут некоторые… Может, рыбки желаете? Кижуч совсем свежий.
Александра не желала кижуча. Она вообще не очень понимала, почему зашла на этот игрушечный рыночек. Наверное, потому, что он прямо на пути оказался… А, да, потому, что надо было купить печенья и ветчины. А может быть, и не надо. Может быть, они больше обрадовались бы кефиру. Или капусте.
— Сашенька, — с радостным изумлением сказала Зоя Михайловна, всхлипнула и уткнулась носом ей в ключицу. — Сашенька, девочка моя, как же мы соскучили-и-ись…
Настёна сидела в своей комнате на ковре посреди пола и сосредоточенно перекладывала разноцветные лоскутки из одной коробки в другую. Подняла голову, настороженно уставилась исподлобья.
— Здравствуй, Настя… — Александра с трудом проглотила комок в горле. — Ты меня не узнала? Это я, Саша… Я тебе подарок привезла. Извини, ко дню рождения не успела. Но ведь это ничего?