Элизабет Тейлор
Шрифт:
Можно сказать, она задела его самое больное место. По собственному признанию Ричарда, в глубине души его всегда мучил страх, что в трезвом виде «он всех доконает своим занудством».
«Без алкоголя, когда я трезв как стеклышко, у меня возникает ощущение, будто я родом из какого-нибудь университетского городишка, где мне приходится учить литературе и актерскому мастерству сопливых пацанов». Вот почему, когда Элизабет потребовала, чтобы он выпил, Бертон беспрекословно подчинился.
«Той ночью я стал свидетелем, как он опрокинул одну за другой двадцать три рюмки текилы, запивая их пивом «Карта Бланка», — вспоминал Бейкер. — Удивляюсь, как после всего этого он остался жив».
«Уверяю
Трезво оценивая себя как родителей, Бертоны позднее попросили наставника, чтобы тот не стеснялся говорить им, если, по его мнению, их поведение может послужить дурным примером для детей.
«И Ричард, и Элизабет велели мне одергивать их, если вдруг они что-нибудь выкинут, — рассказывал он. — И они выкидывали, да еще с каким размахом! Они неделями не видели детей. У них действительно был очень напряженный график съемок, но когда в Париже мы жили в отеле «Ланкастер», то от детей нас отделял лишь один этаж. И все равно детей они не видели неделями».
«К сожалению, когда они их все-таки видели, это скорее напоминало визит царствующей особы. Детей приглашали поговорить с Элизабет и Ричардом примерно на час, и тогда их гувернантка, Беа, принаряжала и прихорашивала их и отправляла наверх, к Элизабет. Дети в глаза не видели апартаментов родитей по меньшей мере месяц после того, как мы туда приехали».
«И еще одна деталь, — вспоминал учитель.
Детские вещи вечно кому-то раздавались. Элизабет в этом не виновата, но в детских судьбах не было никакого постоянства. У них никогда не было постоянных игрушек, они редко ложились спать в одном и том же месте. И хотя мы путешествовали с доброй сотней чемоданов, для игрушек, как правило, места не находилось, и поэтому их приходилось бросать. По приезду на новое место игрушки тоже покупались новые. Это меня сильно огорчало».
Вряд ли было по силам двадцатидвухлетнему учителю заставить Бертонов проникнуться родительскими чувствами.
«Я не хотел бы их критиковать, — говорит он. — Как люди они мне нравились. Просто они плохо представляли себе, что такое семья. Особенно злилась на них няня Марии. В какой-то момент их равнодушие к детям переполнило чашу ее терпения, и она высказала все, что думает о них. На следующий день Бертоны ее уволили».
«Вполне естественно, что дети были неуправляемы, — вспоминал учитель. — Они чувствовали себя загнанными в жесткие рамки — да так оно и было. Если к ним не был приставлен я, то, значит, гувернантка, а она была сущий кошмар. Лет ей было семьдесят восемь, вредная такая старушенция, но по сути дела именно она заменяла им мать. Ибо только она всегда и везде была при них. Она говорила им, что они должны делать, а если они не слушались — била их. Особенно доставалось Майклу. Она заставляла его принимать ванну в определенное время и надевать то, что нравилось в первую очередь ей, и делать то, что она считала нужным.
Естественно, он доказывал свое «я». Все дети доказывали. Они действовали одной командой и отыгравались как могли. Я к ним хорошо относился, но – видит бог - они были мастера на всякие пакости. Ричард утверждал, виной всему — отсутствие строгой дисциплины. По его мнению, самым главным недостатком американской системы образования является вседозволенность.
Ричард настаивал на том, чтобы отдать детей в какой-нибудь частный английский интернат, однако в то время они еще не были к этому готовы. Они с Элизабет
В самый первый день, когда я приступил к занятиям, Ричард и Элизабет устроили нечто вроде официального знакомства. В девять утра они уже были «в классе». До этого они сказали детям, которые, как правило, дурно относились к прислуге, что я им друг, что я им равный, и что во мне ни в коем случае нельзя видеть прислугу. Они с самого начала дали это понять. В первый день Ричард сказал детям: «При желании можете называть его Полом, но мы бы предпочли, если бы для вас он был мистер Нешамкип».Затем он повернулся ко мне и добавил: «А теперь мистер Нешамкин, мы бы хотели вам кое-что вручить». С этими словами они протянули мне деревянное весло, на котором было написано: «Дорогой Пол, если дети вас доведут, можете с нашего благословения воспользоваться вот этим. Ричард и Эли».
В ответ я сказал ему, что, по-моему, это не лучший способ приучать детей к порядку. Мне хотелось бы стать их другом, на что у меня впоследствии ушло около четырех месяцев».
Судя по всему, дети мало переживали исчезновение из их жизни Эдди Фишера, хотя он в прошлом уделял им немало времени.
«Они относились к нему как к другу, — заметила Элизабет. — Но как только его не стало, они даже не спросили, куда же он подевался».
«Боюсь, что дети попросту насмехались над Эдди, — говорит Пол Нешамкин. — Они обычно ставили его пластинку «О, мой папа», которая по чистой случайности оказалась в их шале в Гштааде, и принимались кривляться и строить рожи. Они, в общем, хорошо относились к Ричарду, но видели его столь редко, что иногда забывали его имя. Мне запомнилось, как после очередного посещения Ричард сказал мне: «Дети постоянно называют меня Полом. Скажи, а тебя случайно они не называют Ричардом?» Я заверил его, что такого никогда еще не было».
В тот раз в Париже к Бертонам прямо в вестибюле отеля «Ланкастер» пристали немецкие журналисты, притащившие вместе с собой родителей Марии — те осмелились потребовать от Элизабет денег за свою дочь.
«Сцена была удручающей, просто удручающей, — вспоминал учитель. — Ричард и Элизабет были вынуждены заплатить этим людям, лишь бы только избавиться от них. На Элизабет это произвело убийственное впечатление, совершенно убийственное.
Мне еще ни разу не доводилось видеть ее такой. По её мнению, эти люди попросту были недостойны своего ребенка. Они не пожелали оставить девочку у себя, потому что она была калекой, и вот теперь требовали одного — денег, то есть пытались нажиться на собственном ребенке».
После того, как Аарон Фрош уладил формальности, Элизабет заплатила родителям Марии, и Бертон удочерил девочку, дав ей свое имя.
К этому времени Элизабет Тейлор превратилась в поистине богатую женщину. Ей по-прежнему принадлежали 40% дохода от проката ленты «Вокруг света за 80 дней», а ее доход от «Клеопатры» достиг почти семи с половиной миллионов долларов. Из-за судебного иска, поданного на нее студией «XX век — Фокс», она на два года осталась без новых контрактов, пока студия «МГМ» не предложила ей сниматься в ленте «Кулик». Студия согласилась заплатить ей миллион плюс десять процентов с проката, а также четыре тысячи долларов в неделю на текущие расходы.