Эм + Эш. Книга 2
Шрифт:
Называть свою фамилию и родственников он поначалу наотрез отказывался — не хотел никого видеть. Ни родителей, ни Веронику, никого. Потом уж в него вцепился въедливый мент, пришлось назваться, чтоб отвязался.
Веронике он был благодарен — забыла обиды, нашла вон его, перевела в клинику, где с него буквально пылинки сдувают, где под боком никто не кряхтит, не стонет, не требует утку. Хотя ему, если уж честно, на все эти «комфортные условия» плевать. Да и благодарность эта давила его уже как плита.
Одно в этой клинике было, безусловно, хорошо — по первому требованию кололи какое-то шикарное
Эм — это просто морок. Наваждение. Юношеская мечта, которая и тогда не сбылась, и сейчас.
— Ты ничего не поел, — хлопотала Вероника, которая буквально дневала и ночевала в его палате, обустроенной помимо прочего парочкой кресел и вполне уютным диваном, на котором она и отдыхала. — А тебе через двадцать минут надо быть в процедурном. Какие-то металлические стремена будут крепить, врач сказал.
Эти дни Вероника казалась весёлой и вовсю старалась расшевелить Шаламова. Но тот либо находился в полудрёме от уколов, либо безмолвно и неподвижно лежал, глядя в одну точку.
Немного оживал, лишь когда приходили его родители. После аварии они вдрызг разругались. Мать, конечно же, винила во всём отца — он ведь подарил «тот проклятый мотоцикл». Сына жалела, но от упрёка не смогла удержаться: «Как можно было сесть за руль пьяным и не подумать о матери?». Отец тоже обронил: «Как же ты так меня подвёл?!».
И только одна Вероника не укорила его ничем ни разу, хотя кто-кто, а уж она имела на это полное право. Вместо этого заботилась, ухаживала. Утром они гуляли в небольшом скверике — Шаламов осваивал костыли. Был, правда, неловкий момент, когда она вдруг расчувствовалась и стала ласково наглаживать его волосы, а потом склонилась к груди, поцеловала, спустилась ниже, приникла жадно… Спустя минуту он отодвинул её голову:
— Не надо. Прости, я не могу сейчас.
— Из-за лекарств, наверное, — вздохнув, предположила Вероника, поднимаясь.
«Из-за лекарств, как же!» — подумал, мрачнея, Шаламов. Какие лекарства? Это всё Эм. Отрава. После неё вообще ни к кому и ни на что не тянуло. И почему она на него всегда так действует? Сейчас-то её и рядом даже нет, а всё равно… И так плохо, что только и думаешь, когда же всё это кончится?
Полторы недели, что Шаламов лежал в клинике, казались Веронике самыми счастливыми. Не зря она его перевела сюда, не зря упросила врача не выписывать как можно дольше, хотя они вполне могли бы лечиться и дома. И неважно, что он по-прежнему избегал близости, хотя секса хотелось, конечно, до невозможности. Но всё ведь постепенно. Сразу-то ничего и не бывает. Он уже от неё не шарахался, и они даже вполне непринуждённо общались на нейтральные темы, сутки напролёт проводили вместе. А главное, там он принадлежал ей одной.
Но стоило вернуться домой, сразу стало хуже. Нет, не настолько кошмарно, как было перед аварией, когда он Веронику и близко к себе не подпускал, когда всё свободное время проводил с официанткой, но всё равно он опять стремительно отдалялся от неё. Стал мрачен и нелюдим. Ничто его не интересовало и не радовало. Вероника уже и не знала, как его растормошить,
Она и не ожидала, что за такой короткий срок может так сильно измениться характер. Ведь Эдик всегда был такой лёгкий, за словом в карман не лез, мог, конечно, запросто и обидеть — порой совсем не думал, что говорит, но теперь он просто молчал, всё время молчал. Это чрезвычайно угнетало. Одна радость — с официанткой он тоже не виделся. И вообще ни с кем из недавнего своего круга не общался.
Неожиданно всплыла ещё одна проблема, причём откуда не ждали. Буквально на третий день после выписки к ним посмел заявиться Лёва. Повезло, что Шаламов сидел в своей комнате, слушал музыку. Впрочем, Лёва пришёл не к нему, а как раз таки к ней.
— Поговорим? — он кивнул в подъезд, а глаза у самого нервно забегали.
— Сейчас спущусь, — процедила Вероника и захлопнула дверь.
Сама привалилась спиной к двери, лихорадочно соображая: «Что делать?».
Зачем явился этот тип — она поняла сразу. Денег снова захотелось. Но вот как поступить ей? Она не знала. От одной мысли, что Шаламов может обо всём узнать делалось дурно. Но и идти на поводу у шантажистов нельзя — это всем известная аксиома.
Лёва поджидал её у подъезда. Что хорошо, отметила Вероника, он и сам порядком нервничал, значит, вовсе он не намерен рассказывать Эдику про их маленькую аферу и будет пытаться брать её на слабо.
— Чего тебе? — сухо спросила она, едва сдерживаясь, чтобы не скривиться от брезгливости.
— Тут вот какое дело. Тех денег, что ты дала, мне не хватило, чтобы полностью расплатиться. И я подумал, что ты захочешь мне помочь, я же помог.
— Не захочу, — надменно сказало Вероника. — Я дала тебе столько, на сколько договаривались. Остальное меня не колышет.
— А ничего, что Эш разбился? Сто пудов ведь из-за этого. Ему, наверное, будет интересно узнать, что на самом деле произошло.
— Послушай ты, урод. То, что Эдик разбился — это несчастный случай. А если ты думаешь, что сможешь меня шантажировать, то тебя ждёт неприятный сюрприз. Ты хоть знаешь, кто мой отец? Тебе твои гопники после него ангелами покажутся. А если хочешь Эдику всё рассказать, иди, рассказывай. Только не забудь признаться, что сам его продал…
Вероника смерила его презрительным взглядом и развернулась, показывая, что разговор окончен. Она уже вошла в подъезд, когда Лёва ей крикнул:
— Подумай получше! Мне терять нечего. Я ещё зайду денька через два-три.
Глава 36
На глаза Шаламову попались свадебные каталоги Вероники. А напомнили они почему-то про Эм…
Каким же доверчивым и мечтательным идиотом он был совсем недавно! Как был глуп, когда представлял, что они с Эм уедут вдвоём и будут счастливы. Иногда пытался воскресить в воображении её лицо в их хорошие моменты, потому что как бы он ни отказывался, а с ней ему было хорошо, как никогда уже, наверное, не будет. По этим моментам и томилась душа. Однако стоило вспомнить Эм, как тут же её образ вытесняла безобразная сцена у ресторана, где она уезжала с каким-то мужиком на «мерине».