Эм + Эш. Книга 2
Шрифт:
Раньше Шаламов испытывал лишь жгучую ревность и опустошающее разочарование. Но затем предположил, что Эм, возможно, пошла на это лишь от желания худо-бедно подправить своё материальное положение и долг выплатить. Не могла она ему так виртуозно врать, когда смотрела в глаза, когда говорила: «Люблю». Да и потом, она всегда так вдохновенно занималась с ним любовью, и тело её моментально и горячо откликалось на его ласки — такое невозможно сыграть. А последняя их встреча до той сцены… Убивалась Эм совершенно
Так что, может, её и можно понять, только от этого понимания ничуть не легче. Какие оправдания и причины не ищи, она разрушила их жизнь. А ведь он всё что угодно был готов для неё сделать…
Трель дверного звонка чередовалась с уверенным, даже требовательным стуком.
«Гайдамак, что ли, ломится?» — недовольно подумал Шаламов. И Вероника как назло куда-то укатила, обычно она всегда и к телефону подходила и гостей встречала.
Был порыв вообще не открывать. Общение с Гайдамаком и раньше-то не приносило радости, а сейчас…
«А сейчас я пошлю его нахер», — решил он и поковылял открывать дверь. Но на пороге неожиданно оказался Дёмин. Видеть его было и приятно, и странно, и горько — он почему-то одним своим видом напомнил про Эм, про всё хорошее, что связанно с ней, и про всё плохое.
— Случилось что? — не слишком приветливо спросил Шаламов.
— И тебе здорово, — ухмыльнулся Дёмин.
— Поздороваться, что ли, приехал? — выгнул насмешливо бровь Эдик, пропуская гостя в прихожую.
— Не только. Узнать, как дела у тебя. Жив ли ещё.
— Так по телефону мог бы…
— По телефону! Да я тебе раз сто звонил, ты же трубку не берёшь. Вернее, твоя Вероника отвечает, что разговаривать ваше сиятельство не желает. То оно не в духе, то спит, то отдыхает. А последнее время у вас вообще телефон отключен.
— Хм, она мне не передавала, что ты звонил, — озадачился Шаламов. — Ну ладно, проходи.
— Да не, пойдём лучше подышим. На Набережной посидим, пивка выпьем. Погода — зашибись.
— Мне только и гулять, — кивнул Шаламов на лонгет.
— Ну ничего, вон у тебя костыль какой знатный.
— Ладно, пойдём прошвырнёмся.
Погода и впрямь стояла чудная. Солнечно, безветренно, немного жарко, но от Ангары веяло свежестью и прохладой. Взяли по две пол-литровые бутылки «Колчака» — Дёмин то ли из принципа, то ли из экономии буржуйское пиво не пил. Разговор шёл вяло, но при этом скучно не было. Наоборот, чувствовалось какое-то умиротворение, в кои-то веки.
Дёмин передал последние новости из академии, рассказал, как искал его по всем частным клиникам и всякий раз натыкался на глухую стену. Но о ней, об Эм — ни словом не упомянул. И хорошо, думал Шаламов. Хотя что уж скрывать, ему хотелось знать, как она. Поняла ли, что он в курсе её отношений с тем
За первой бутылкой последовала вторая, а затем и третья. Пиво пилось легко и раскрепощало. Мир, такой тусклый и неприятный, вдруг сразу заиграл всеми красками.
«Блин, надо было напиться раньше», — усмехнулся про себя Шаламов. По Набережной мимо них фланировали девчонки в коротких юбочках и сарафанах. Он им улыбался и подмигивал, они хихикали в ответ.
— Слушай, Дёма, не хочешь подружку завести.
— Как это? — Дёмин, густо краснея, уставился на него в немом изумлении.
— Легко и просто.
Четвёртый и пятый «Колчак» прошли незаметно под уроки художественного съёма. Шаламов напоказ и виртуозно знакомился со всеми мимо проходящими девчонками, что мало-мальски отвечали его представлениям о женской красоте. К большинству из них Дёмин бы и подойти не рискнул.
— Выбирай, — пьяно шепнул ему Шаламов, зацепивший двух симпатичных подружек.
Потом все вчетвером почему-то ушли с насиженного места в какой-то двор-колодец, где на детской площадке два хипповатых парня громко пели под гитару: «Ой-о, ой-о, ой-о, никто не услышит…». К ним они и подсели без всяких здрасьте.
— А что-нибудь из «Пикника» умеешь? — спросил Шаламов, когда парни допели «Чайф».
— Например, что? Я, вообще, «Чайф» люблю, но кое-что и из «Пикника» знаю, — ответил тот, что с гитарой. Его лицо закрывали длинные тёмные пряди, с виду давно не мытые и не чёсанные. Но Шаламову этот гитарист всё равно казался замечательным.
— «Самый звонкий крик — тишина» знаешь?
Парень хмыкнул, ударил по струнам и надсадно запел:
— Он войдет, никого не спросив, ты полюбишь его не сразу,
С первого взгляда он некрасив, со второго — безобразен.
Шаламов слушал, почти с восторгом глядя на этого хиппи. На площадке тем временем началась суета. Делегация из молодых мам попросила непрошенную компанию удалиться и петь где-нибудь в другом месте. Желательно подальше. Девчонки ввязались с женщинами в перепалку, Шаламов же как будто их вовсе не видел и не слышал.
— А можешь «Смутные дни»…?
— Неа…
Шаламов недовольно скривился.
— Ну а «Истерику» можешь?
Была ему «Истерика».
— Здесь же дети! — с чувством воскликнула одна из мамочек, почему-то обращаясь непосредственно к нему.
Шаламов, держа в пальцах незажжённую сигарету, указал ею вверх и флегматично ответил:
— Мы все здесь дети. Божьи.
Потом в помощь женщинам подоспела тяжёлая артиллерия — бабушки. Насели так, что от их ругани никакой музыки не было слышно.
— Поехали ко мне, — позвал всех Шаламов.
— А Вероника? — шепнул ему Дёмин.
— Какая, нафиг, Вероника? Это моя хата!