Эмансипированные женщины
Шрифт:
В тот же вечер Дембицкий рассказал Сольскому о Зосе, о ее страхах, долгом перерыве в занятиях и сегодняшнем возвращении в пансион благодаря Мадзе, которая все уладила тайком.
Сольский слушал, расхаживая в возбуждении по кабинету. Наконец он велел позвать сестру.
— Ада, ты про Зосю слыхала? — спросил он у сестры.
— Конечно. Весь замысел Мадзя обдумала у меня в комнате.
— Мы бы этого не сумели сделать, Ада?
— Нам бы это в голову не пришло, — тихо ответила
— Ангел во плоти или… гениальная интриганка! — буркнул Сольский.
— Ах, уволь, пожалуйста! — вспыхнула Ада. — Ты можешь пессимистически смотреть на весь мир, но не на Мадзю.
Сольский рассердился и, выпрямив свою тщедушную фигуру, воскликнул:
— Это почему же, позвольте вас спросить? Разве панна Магдалена не женщина, и к тому же красивая? Поэты очень метко назвали женщину плющом, который, для того чтобы развиться и расцвести, должен обвиться вокруг дерева и сосать, сосать, сосать! Чем больше он сосет и чем ближе к смерти его опора, тем пышнее он и краше его цветы…
— Вот уж не знала, что ты способен говорить такие вещи о подруге сестры!
— А разве панна Элена не была твоей подругой? — ответил он, сунув руки в карманы. — Ты считала ее неземным существом! Ну, а сегодня этой небожительнице молится добрый десяток поклонников, и это за три месяца до окончания траура по матери! Согласись, Ада, что у богинь вместо сердца камень даже тогда, когда они еще не стали бессмертными статуями, — закончил он, целуя сестру.
Они тут же помирились; Ада вышла, а Сольский со скучающим видом уселся за бумаги, связанные с заводом.
В начале февраля Мадзя вернулась как-то пораньше из пансиона и увидела на лестнице суетящихся слуг. Горничные бегали вверх и вниз по этажам с бутылками и полотенцами, а младшие лакеи, заняв позиции на разных этажах, взимали с них более или менее чувствительный выкуп, что сопровождалось легкими вскриками.
Заметив Мадзю, горничные стали серьезны, как сестры милосердия, а лакеи сделали вид, что это, собственно, они тащат наверх бутылки и полотенца.
— Что случилось? — с испугом спросила Мадзя.
— Графиня заболели, у них мигрень, — с низким поклоном ответил один из лакеев, с трудом подавляя вздох, который будто бы рвался из его груди.
Графиней называли тетю Габриэлю, которая жила у Сольских на третьем этаже. У этой дамы, собственно, не такой уж сердитой, лежало в банке сто тысяч рублей. Жалуясь на скуку и одиночество, она целые дни разъезжала по гостям, вечера проводила в театре, а дома выходила только к обеду, чтобы доказать племяннику и племяннице, что она оставлена целым светом.
Узнав, что Ады и Сольского нет дома, Мадзя вбежала на третий этаж и вошла в спальню к больной. Она застала
— Наконец-то кто-то появился снизу! — простонала тетя Габриэля, когда Мадзя вошла в комнату. — Я уже целый час умираю! В глазах у меня летают черные мушки, рот перекосило, а виски так ломит, точно их сверлят раскаленными сверлами.
— У меня тоже! — прибавила компаньонка.
— Господи, облегчи мои страданья! — простонала тетя Габриэля.
— Господи, спаси и помилуй пани Габриэлю! — прошептала компаньонка, кладя еще один компресс на голову почтенной больной.
— Сударыня, — непринужденно сказала Мадзя, — не могу ли я помочь вам?
Больная открыла глаза.
— Ах, это вы? Это очень мило, что вы навестили одинокую женщину, но чем же вы можете помочь мне?
— Отец, — сказала Мадзя, — научил меня одному средству от мигрени, иногда оно помогает.
Она сняла пальто и шляпку и, встав позади кресла больной, стала сбрасывать все полотенца и компрессы, которыми была обложена голова старушки.
— Что вы делаете? — крикнула компаньонка, ломая руки. — Вы убьете ее!
— Оставьте, Эдита! — слабым голосом произнесла тетя Габриэля, почувствовав приятную прохладу. — Ведь отец панны Магдалены доктор.
В эту минуту Мадзя начала легкими движениями сжимать и растирать руками лоб, виски и затылок больной. Тетя Габриэля прислушалась к этим движениям, и в голове у нее промелькнула вдруг мысль:
«Откуда у нее такие руки? Бархат! Прелестные руки!»
Мадзя все сжимала и растирала голову больной дамы, а та с напряженным вниманием прислушивалась к прикосновениям ее рук.
«Аристократические руки!» — думала дама, косясь на длинные пальцы и розовые ногти Мадзи.
— Верите, Эдита, мне легче! — сказала она вслух.
— Уму непостижимо! — воскликнула компаньонка.
— У меня такое ощущение, точно в голову проникает теплый ветерок. Очевидно, это магнетическая струя. И боль стихает…
Еще минута — и тетя Габриэля была здорова.
— Ваш отец, — сказала она Мадзе в знак благодарности, — наверно, гомеопат или ученик графа Маттеи.
— Не знаю, сударыня.
— Поверите, сударыня, — воскликнула компаньонка, — мне тоже немного лучше, хотя я только смотрела на ваши движения? Я в самом деле чувствую теплую струю воздуха в левом виске, а справа пропадает боль. Чудесное средство! Вы, наверно, узнали какой-нибудь секрет у пани Арнольд…
— Кто это? — спросила тетя Габриэля.